Эллина Наумова - Разлучница

– Бывает, – сказала Марта Павловна самым обычным женским голосом, но Ася и его восприняла как мягкий и чистый. – Грустить вам не запретишь, а вот немного забыться мы поможем, являясь для вас чем-то новеньким и случайным.

– Я бы хотела каждый свой день рождения отмечать с новыми людьми, – воодушевленно подхватила Виолетта. – В этом что-то есть…

– Во всем, даже в компании старых приятелей что-то есть, – улыбнулась Марта Павловна. – Идите в комнату, располагайтесь, я тут похлопочу пару минут.

Они долго-долго разговаривали в тот вечер. Возникшая откуда-то к чаю Варюша уже давно спала в постели Марты Павловны, и остатки торта были припрятаны для нее в облезлый холодильник. Трижды ставили чайник. Хозяйка принесла масло, Виолетта достала из своей сумки батон. Они тонко смазали по кусочку, припорошили сверху чуточкой сахарного песка и привычно ели, запивая несладким чаем. Ася не смогла бы так питаться день за днем много лет подряд. А сохранившей идеальную фигуру Марте, видимо, приходилось. Ася не заснула бы на жестком пружинном диване, не усидела бы на расшатанных венских стульях. В трех комнатах всего-то и мебели скучало: диван, железная кровать, два стола – обеденный и письменный, четыре стула, два табурета и тяжелый, с помутневшим зеркалом платяной шкаф тысяча девятьсот тридцать девятого года выпуска. Не только штор, но и карнизов для них не было. Не было люстр и настольных ламп, ковров, паласов и дорожек. Телевизора не было. Пустота и чистота сожительствовали в этом доме с Мартой Павловной. Но картонные папки с работами от огромных, вызывающих у непосвященных оторопь до маленьких, школьных, подпирали стены, лежали на полу и на подоконниках. Множество книг и альбомов с репродукциями колоннами в половину человеческого роста стояли по углам. Ася видела такое впервые. У нее были молодые неустроенные приятели-художники, но в их пристанищах всегда находилось что-то необычное – огородное пугало в хозяйских обносках, свеча в два обхвата со сложной резьбой, занавески из линялых головных платков, даже покрывало из разномастного нижнего белья. Ася осторожно сказала об этом.

– Я уже давненько так не развлекаюсь, – понятливо закивала Марта Павловна. – А внучки мои грешат подобным образом вовсю. Да ведь к ним молодежь захаживает.

– Внучки? – автоматически озираясь, переспросила Ася, которая почему-то решила, что художница одинока и Виолетта с Варюшей – единственное утешение достойной старости. Гостью по-настоящему разобрало любопытство, и она попросила: – Марта Павловна, представьте, пожалуйста, свою автобиографию неуемной полуночнице.

Похоже, хозяйка не забыла, что обещала помочь гостье забыться. И принялась бесстрастно рассказывать, разрешив бесцеремонно прервать себя, когда надоест.

– Я выполняю вашу волю, Ася, развлекаю собственным былым, чтобы знали, к кому вас однажды занесла судьба в день рождения. Думы опускаю. И если нашим отношениям суждено продолжиться, мы больше не станем возвращаться к моему прошлому. Во-первых, у вас есть свое. Во-вторых, у нас с вами есть настоящее.

«А я испугалась, что вы будете потчевать меня сухарями памятных вам дат и событий постоянно», – чистосердечно ответствовала Ася, правда не вслух.

Марта Павловна родилась в большом уральском селе в семье учительницы и ветеринара. Дяди со стороны матери были священниками, со стороны отца – военными. После такого начала Ася взволновалась и какое-то время была не в состоянии слышать Марту Павловну. Ибо Кира Петровна родилась крестьянкой в соседнем селе всего на четыре месяца позже Марты Павловны. Не будь этого удивительного совпадения, Асе в голову не пришло бы сравнивать старух. Но, настроившись на сопоставление, она уже не могла расслабленно, пропуская половину мимо ушей, внимать хозяйке. Ту, кажется, удивило выражение отчаянной заинтересованности, возникшее вдруг на лице гостьи, но она не изменила тона. А Ася вовсю заработала головой. И, слыша, что мать Марты желала развивать в своих не очень сытых дочерях дарования, отмечала про себя, что мать Киры хотела только накормить своих девочек. И той и другой было трудно – город питала и одевала голодная, босая и голая деревня, хоть земледелием и скотоводством в ней занимайся, хоть учительствуй и ветеринарствуй. Но сестра Марты Павловны отлично играла на рояле и стала врачом – жизнь заставила. А сестра Киры Петровны была самой сообразительной из шестерых детей и осталась в деревне выхаживать телят – времени на учебу не хватило. Замужество Киры Петровны и распределение после окончания заочного педагогического техникума Марты Павловны почти одновременно привело их в чужой, переполненный непонятными деревенским девушкам комплексами город. Марта сразу поступила в художественное училище и принялась упоенно образовываться. Кира, не стесняясь своей «темноты», тоскуя по аду огородничества, устроилась принимать телеграммы на почту. Вообще-то она закончила восьмилетку, а в городе муж через друзей за бутылку выправил ей аттестат вечерней школы. Но она не видела смысла в учении. Война отняла молодых мужей у обеих. Кира ухитрилась выйти замуж вторично и родила мальчика. Марта Павловна осталась вдовой с сыном и связывать себя новым браком не захотела. А может, не смогла. Асе, когда речь шла о состоявшихся жизнях, причины итогов не казались важными. Как бы то ни было, поднимать ребенка Марте Павловне пришлось одной. Она с утра до ночи пропадала в реставрационной мастерской и была вынуждена отказаться от любимой живописи, требующей естественного освещения, и заняться графикой.

– Жалко, – посочувствовала Ася.

– До сих пор жалко, – не стала бодриться художница. – Но в те времена людям и не таким приходилось жертвовать. И знаете, никому не удалось надуть судьбу, снеся в ее ломбард что-то лишнее или ненужное. Нет, она платила хлебом только за последнее и самое ценное.

Марта Павловна осваивала самовыражение посредством графики под тусклой голой лампочкой. Мучилась, плакала, но потом привыкла. Она вновь одержимо училась и преуспела.

– Обидно-то как, – теряла в порыве сострадания остатки такта Ася, которая вовсе не была уверена, что преуспеянием здесь пахнет. Да, оно пахнет икрой, хорошими духами, натуральной кожей и так далее. Но не сообщать же общеизвестного старой нищей труженице – поздно.

– Ничего, – утешила ее Марта Павловна. – Я знала парня, приспособившегося писать при свете материнской лампадки. Он такую оригинальную манеру выработал! Сейчас знаменитый французский художник.

«Ой, а она в курсе, что такое преуспеть», – изумленно подумала Ася.

Сын Марты Павловны стал скульптором, женился, вырастил двух дочерей. Младшую приняли в художественное училище в тот год, когда старшую из него выпустили с красным дипломом. Марта Павловна не поленилась разыскать в одной из папок тощую газетку, которую собственноручно художественно оформляла первая внучка. И продемонстрировала Асе райских птиц на черном бархате – произведение второй – очень мило и доходно.