Эйлин Гудж - Сад лжи. Книга 2

— Да, между прочим, Бобби просто с ума сходит, так ему нравится игра «Атари» — ну та, которую ты прислала ему на день рождения. Его прямо не оторвешь от нее.

— Знаю. Я получила от него благодарственную записку. Он у тебя чудесный парень, Мария. Да вообще все дети твои — прелесть. И воспитываешь ты их, по-моему, прекрасно.

В это время до них донесся из спальни звук включенного телевизора. Ребятишки сидели там у кровати хворавшей Мисси и смотрели программу «Мод сквод».

Вот управлюсь со своими делами, решила Роза, и обязательно зайду туда, чтобы побеседовать с каждым из них. А Бобби вообще уже большой и его можно как-нибудь взять к себе. Надо будет обязательно сказать Марии…

— Господи Иисусе, да ты прямо святее самого Папы стала, как твоя сестрица Клер. Это что, твоя адвокатская слава тебе в голову ударила?

Прежде чем Роза успела обидеться, Мария плюхнулась на софу — и сразу, казалось, потеряла всю свою жесткость. Закурив, она прищурилась и сквозь облачко сигаретного дыма поглядела на Розу.

— Да ладно! Не бери в голову и не обращай на мои слова внимания, — вздохнула она. — Знаешь, целый день крутишься здесь одна, как в тюремной камере, пока дети не вернутся из школы. И постепенно становишься такой врединой.

— Где Пит? — вдруг спросила Роза, не ощутив привычных следов пребывания Пита в доме.

— Пит? — фыркнула Мария. — Ушел. Съехал с квартиры. Пару недель назад. Я что, тебе не говорила? В общем-то, я его не останавливала. Скатертью дорога, как говорится…

— Но… на что… — начала Роза, но передумала спрашивать у сестры, на что она в таком случае живет? Ведь как бы плохо ни было с Питом, все-таки хоть пособие по безработице у них тогда было.

Передумала потому, что выражение холодной неприязни в глазах сестры не располагало к откровенным расспросам.

— Хочешь чего-нибудь? Кофе или… — предложила Мария.

— Нет… не надо. Мне скоро уходить, я ведь так, на минутку, — Роза глубоко вздохнула. — Знаешь, Мария, я, собственно, зашла за тем, чтобы спросить тебя о… ну, об одной вещи, которую сказала Нонни давным-давно. Она тогда говорила о матери… как она могла… в общем, что моим отцом был кто-то другой, чем у вас с Клер.

Мария уставилась на нее как на сумасшедшую.

— Ты что, серьезно? До сих пор помнишь, что эта старая крыса однажды сболтнула? Да она же всегда старалась сказать что-нибудь, чтоб испортить людям настроение. Ты разве не знаешь? Пусть о мертвых плохо говорить и не принято, мне наплевать. Я говорю сущую правду! Она же просто обожала, когда могла кого-нибудь из нас куснуть побольнее. И потом, сказала она или не сказала… какое это сейчас имеет значение?

— Я хочу знать. Вот и все. Я думала… может быть, ты что-то такое знаешь? От Нонни. Если она тебе говорила…

Мария отвела взгляд от сестры — теперь в ее манере появилось нечто от уличной кошки, сдержанной, предельно осторожной.

— Я же сказала, что знаю не больше твоего. — В голосе Марии прозвучало раздражение. — Делать тебе нечего, что ли? Да забудь ты всю эту чепуху.

Но Роза уже не могла остановиться. Одна мысль грызла ей душу. Нет, она ничего не придумала. Это не плод ее воображения. Стоило ей увидеть в суде эту женщину, Сильвию Розенталь, как она тут же заметила огонек, зажегшийся в ее глазах. Сильвия узнала ее! Значит, существовала и какая-то тайна. Не могла не существовать! И тайна эта наверняка, она в этом убеждена, имела отношение к человеку, который был ее, Розы, настоящим отцом. Не тем, что глядел на нее с фотографии в серебряной рамке. Не бравым моряком, сыном Нонни, отцом Клер и Марии. Нет, ее отец был совсем другим — темноволосым и смуглокожим. Именно он дал ей жизнь и с первого дня сделал ее непохожей на своих светловолосых сестер.

— Если моим отцом был кто-то другой, — упрямо продолжала Роза, — тогда у него имелась и своя семья, ведь так? Жена, наверное? Или сестра? И эта жена или сестра… ей же могло быть известно и обо мне, правда? И она могла попытаться как-то со мной увидеться?..

Мария рывком поднялась с места, схватилась рукой за вырез платья, словно ей трудно было дышать.

— Я уже тебе говорила, что ничего об этом не знаю! Ты просто сны наяву видишь! Проснись-ка лучше! — Мария подошла к корзине с бельем и, вытащив оттуда майку, яростным движением сложила ее. — У меня, между прочим, дел по горло, — буркнула она. — Так что если ты собираешься уходить, то, извини, задерживать я тебя не буду.

«Да ведь она же врет! — со злостью подумала Роза. — Наверняка. Знает — и скрывает».

Подавшись вперед, Роза вцепилась пальцами в пластмассовый край бельевой корзины и в упор посмотрела на сестру, взглядом умоляя ее не лгать.

— Ради Бога, Мария!

— Но я же тебе сказала, что…

— Это я уже знаю. Но мне кажется, тебе известно кое-что другое. О, Мария, не мучай меня, прошу! Я всю свою жизнь чувствовала, что вы смотрите на меня как на чужую. Я была отверженной — и вот теперь ты отвергаешь мою просьбу и не желаешь говорить правды…

Роза вскочила на ноги, вся дрожа. Ее душила злоба на сестру и жгло страстное желание узнать, как все было на самом деле.

— Я должна знать правду… — задыхаясь, проговорила она, чувствуя, что не в силах подыскать нужные слова, чтобы расшевелить Марию. — Правду о том, кто я такая. Ты разве не понимаешь? Я… да мне ничего от тебя не надо. Только правду о моем отце. Если у него семья, я не стану предъявлять никаких требований или чего-нибудь еще. Не будет никаких неприятностей. Ни для кого. Я просто хочу знать.

Мария смотрела теперь на Розу во все глаза: на ее острых скулах выступил лихорадочный румянец, особенно заметный на матово-бледной коже.

И вдруг, упав на софу, она разрыдалась.

Роза, пораженная этой переменой, не отрывала от Марии глаз. Ни двигаться, ни даже говорить она не могла: плачущей свою сестру она видела впервые в жизни.

Наконец Мария подняла голову. Глаза ее были красными от слез, веки припухли.

Устало поднявшись, она произнесла:

— Погоди! Я тут кое-что тебе покажу.

Шаркающей походкой, едва переставляя ноги, Мария вышла из гостиной. Розино сердце тревожно застучало в груди. Ей вдруг сделалось страшно, и она покрылась холодным потом.

Через минуту в комнату вошла Мария, держа в руке какую-то маленькую голубую книжечку. «Сберегательная», — пронеслось в голове у Розы. Мария тут же швырнула ее Розе, словно книжка жгла ей пальцы, и она хотела поскорей от нее отделаться.

Открыв книжку, Роза увидела напечатанным свое имя: Роза Ангелина Сантини.

Первоначальный взнос составлял двадцать пять тысяч долларов и был положен на ее имя 15 сентября 1954 года. А дальше шли одни только записи о снятии денег — страница за страницей, год за годом… Сто долларов, пятьдесят, семьдесят пять… Остаток денег на счету, как удостоверяла самая последняя запись, составлял семьсот сорок два доллара.