Ирина Ульянина - Жена моего любовника

В палате Сергея мы застали не одного лишь бравого капитана Федора Игнатьевича в белом халате, накинутом поверх форменного мундира, но и Ольгу. Незабудка приковыляла на костылях и имела вид утомленного путника. Да уж, никого не украшают фингалы под глазами, страшнее их разве что синяк вместо носа…

Ксения с визгом кинулась к матери, чуть не опрокинув ее со стула. Они обнялись, и Тема начал вырываться из рук Синева, тянулся к Ляльке. Интерн поставил его на пол. Я думала, ребенок поползет, но он повел себя вопреки всем привычкам. Стоял, пошатываясь, и вдруг решился сделать робкий, неуверенный, но все-таки самостоятельный шажок.

— Ай, молодец! — Я раскинула руки, страхуя малыша. — Ты уже ходишь, мое солнышко! Смотрите, держится на ногах прямо в тяжелых сапожках!

— Какое у нас сегодня число? — возбужденно спросил Сережка, бледностью лика сравнявшийся с сероватой наволочкой.

Любимый отчаянно старался приподняться, но ничего у него из этого не вышло — с сиплым, сдавленным стоном повалился обратно. Он был еще слишком слаб… Я поправила его подушку и ответила:

— Сегодня двадцатое февраля.

— Все правильно! Завтра у моего сыночка день рождения, ему годик исполнится, вот он и пошел! Орел, джигит, космонавт, — радовался Серенький.

И обратился к жене: — Ляля, ты помнишь, в каком возрасте Ксенечка начала ходить?

— В десять месяцев, кажется. Во всяком случае, гораздо раньше.

Артемий, опешивший от собственной смелости, скуксился, готовясь зареветь. Ольга поманила мальчика к себе, протянув ему руки. И Серый попросил, чтобы я подала ему сыночка. А Темочка повел себя самым неожиданным образом — уцепил меня за свитер и спрятал на моей груди пугливую мордашку. Не захотел идти ни к отцу, ни к матери. Неужели действительно отвык от родителей?.. Я опустилась на пустовавшую кровать, гладя мягкие кудряшки и втайне раздуваясь от радости. Лялька сказала:

— Слышь, Кать, мой Эгамбельды пропал! Прикинь, до сих пор не приходил и на звонки не отзывается. Я уже сама в ГИБДД позвонила — как раз там он объявлялся, штраф уплатил, машину забрал. Все вроде путем. А куда потом исчез…

— Да, я и торопилась к тебе в больницу, чтобы узнать адрес Эгема. Его Иоакимис связал и запер.

— Нет, вы поглядите на нее! Она знала! А человек там страдает связанный! — раскричалась Ольга, а следом все заговорили, перебивая друг друга. Никита объяснял Сереге, что у меня тоже травма головы, Кравцов обвинял, что я дала путаные показания, Тема ревел, как пожарная сирена. Ксения жаловалась, что соскучилась, и перебирала длинные, спутанные волосы матери, утратившие холеный блеск.

— Тихо! — хлопнул папочкой по подоконнику капитан. — Волков, так где вы спрятали деньги?

— Как — где? Вы же изъяли сейф, — вместо Сереги ответила я.

— Изъять-то изъяли, но сейф оказался пуст, Екатерина Максимовна.

— Ну, я же вам говорил: моя фирма обанкротилась, нет у меня денег, — устало прикрыл глаза Серый Волк. — И вообще, клады, монастыри, греки — это какая-то полная чушь, несуразица!

— Не гони! — громогласно перебила мужа Лялька, обращаясь к Федору Игнатьевичу. — Я вас уверяю, он перепрятал деньги, чтобы они нам с Эгемом не достались.

— Короче, без бутылки не разобраться, — повторил Кравцов уже слышанную мной ранее фразу и вздохнул.

— Ос-споди, да вы и с бутылкой не разберетесь! — самым хамским образом наезжала жена моего любовника. — Поезжайте лучше к Эгему, записывайте адрес: улица Станиславского, 3… Ос-споди, даже представить, блин, боюсь, что с ним!

— Погодите, — уцепилась я за Кравцова, — не уезжайте! А как же Сергей Владимирович? Ему нужна охрана!

Поскольку и я, и Лялька кричали, капитан вертел стриженой, лопоухой головой то в одну, то в другую сторону и, не выдержав, тоже заорал:

— Молчать! Не сметь командовать офицером!

— Правильно, — усмехнулся Волков и опять прикрыл глаза, тихо прошептав: — Как вы мне все надоели… Не надо меня охранять.

Лицо у него было настолько изможденное, что впору изучать строение черепа, но Лялька не проявляла ни грана сочувствия, жалела только себя, причем настолько, что расплакалась. Ксения застрекотала: «Мамочка! Мамочка», Сережка сморщился, будто тоже хотел заплакать, а Тема и не прекращал ныть. Служивый, вероятно опасаясь, что его утопят в слезах, вызвал по телефону наряд из дежурной части и поспешил откланяться, поехал вызволять Эгамбельды. Никита то ли в шутку, то ли всерьез пообещал по возвращении сибирского пленника выкатить пузырек чистого медицинского спирта.

В палате стало тихо. Ксюха молча, с расстояния рассматривала бинты на груди у отца. Темочка с соплями до колен ходил вдоль его кровати, придерживаясь ручками за ее край. Ольга нервно ковыряла облупившийся маникюр и кусала губы. Синев красноречиво стрельнул глазами на дверь: пойдем, мол, перекурим! Оставим семейство наедине. Конечно, я послушалась.

— Катрин, ты куда? — встревожился Серенький.

Мелочь, а приятно… Призналась, что, пока караулила его после операции, пристрастилась к курению. Волков посоветовал отвыкать.

Мы с Никитой удалились в дальнюю рекреацию, где было наименее людно. Идальго склонился надо мной, будто хотел поцеловать, опалил жарким дыханием:

— Усекла? Я же тебе сразу сказал: заставь своего любовника ревновать, и он будет твой со всеми потрохами. Жми на ревность!

— А ты жми на зажигалку…

— Облом, да? Устроили бойню вокруг пустого сейфа!.. Но есть у меня подозрение, что твой Волков всех нас накалывает. Зачем он это делает? У савана карманов нет…

— При чем тут саван? Окстись! Никто помирать не собирается!

— Кэт, ты чего так реагируешь? Я же рассуждаю в широком философском смысле. Жизнь — это пьеса со смертельным финалом…

Едкий сигаретный дым встал у меня поперек горла. Действительно, пора завязывать с этим пагубным занятием, приближающим человека к роковой черте. Разумеется, все мы смертны! Но чудилось, Никита совсем не то имел в виду… Мы вернулись в палату. Супруги о чем-то спорили, но при нашем появлении замолчали. Лялька проявила наблюдательность:

— Чего-то ты хреново выглядишь, Катерина.

— А ты прекрасно! — Я прижала к себе Артемия. Только это маленькое сердечко во всей компании способно воспринимать меня без критики, без фиги в кармане.

— Слушай, Кать, сделай доброе дело, пригласи ко мне в больницу маникюршу. Ну не могу я с такими ногтями ходить! И принеси мне косметику.

Никита усмехнулся и под предлогом того, что ему надо позвонить другу, удалился. Понимаю, ему надоела тягостная, напряженная атмосфера, повисшая в палате. И Ксеньке надоела — она отправилась скакать по коридору. Сергей лежал неподвижно, похоже, задремал. Ольга же поминутно оглядывалась на дверь и прислушивалась. Уже и мне передалось ее нетерпеливое желание увидеть Эгамбельды. Наконец он прибыл — смуглый и гибкий восточный человек с широкоскулым лицом, подернутым щетиной, и стрекоза чуть не сверзилась со стула, всем корпусом потянувшись к чемпиону по айкидо и завопив: «Эгем, любовь моя!» Он подхватил колченогую модель на руки и расцеловал, не стесняясь ни законного супруга, ни меня, ни Темы. Между тем в глазах Сереги плескалась такая горечь, что впору отравиться!..