Джоанна Троллоп - Друзья и возлюбленные

— Софи…

Она замерла, воскликнула «О Боже!» и сняла очки.

— Зря я пришла, да?

— Нет-нет, я просто удивилась…

— Не знала, где еще можно тебя найти, вот и…

Софи опустила глаза.

— Я хотела узнать, как ты поживаешь.

— Хорошо.

Хилари взяла ее за руку и повела к воротам.

— Я много о тебе думала…

— Нет, правда, у меня все нормально, — сказала Софи.

— Я поговорила с Джорджем…

— Прошу вас…

— Надеюсь, он тебя не обидел?

Софи нервно обернулась. Лара шла поодаль, одетая в точности как Софи, только ее юбка почти касалась земли. Она помахала ей рукой.

— Хилари, мне надо идти. Пожалуйста, не волнуйтесь, у меня и правда все хорошо. Даже прекрасно.

— Ладно.

— Меня подруга ждет. Мы пойдем к ней, а потом, может, в кино…

— Ясно, беги, — ответила Хилари.

Софи поспешно добавила:

— Спасибо за заботу. Очень мило с вашей стороны.

Хилари поцеловала ее в щеку. Они ударились очками.

— Береги себя.

— Хорошо, постараюсь, — сказала Софи и убежала к Ларе.

Хилари прошла сквозь толпу плетущихся школьников к автомобилю, который припарковала за воротами под табличкой, гласящей: «Даже не думайте оставлять тут машину». На стекле никаких злобных записок не оказалось, только помет большой птицы. Хилари в задумчивости поехала обратно в город и спустилась по главной улице мимо спортивного центра, где за стеклянным фасадом молчаливо плескались в бассейне пловцы. Свернув возле древней стены уиттингборнского парка, Хилари заметила между двумя грузовиками свободное место для машины — настоящая удача на этом отрезке дороги, поскольку парковка здесь была бесплатная. Она остановилась, вышла и решительным шагом двинулась к Хай-Плейс.

На воротах все еще висела табличка «Продается», а по диагонали большими красными буквами шла гордая надпись: «ПРОДАНО!» Хилари заглянула внутрь. Сад выглядел как всегда: тихий и безмятежный, чересчур ухоженный, хотя за последнее время его местами украсили сорняки. Хилари закрыла за собой ворота и подошла к стеклянной двери.

На кухне было пусто. Хилари постучала и, когда ей никто не открыл, повернула ручку: дверь отворилась.

— Джина! — позвала она. Интересно, как прозвучал ее голос? А как он должен был прозвучать?

Ответа не последовало. Хилари прошла через кухню — на столе печатная машинка, россыпь писем, чашка и тарелка с банановой кожурой — в коридор. Возле камина в гостиной ее дожидалась Джина.

— Привет, — сказала она.

Хилари встала в дверях.

— Привет.

— Зачем ты пришла? — вежливо поинтересовалась Джина.

— Я ходила в школу к Софи. Хотела узнать, все ли у нее хорошо, ну… после случая с Джорджем. Я ее встретила, но она ушла с подругой. Тогда я решила навестить тебя.

— Зачем?

— Не знаю… Может, потому что иначе не могла.

— Сядешь? — предложила Джина.

Хилари присела на подлокотник кресла.

— Спасибо.

— Ровно на этом самом месте Лоренс сообщил мне, что не поедет во Францию.

— А ты поедешь?

— Нет. Теперь незачем, верно? И потом, есть еще Софи и Ви.

Хилари так и хотелось сказать, что вообще-то они были всегда.

— Джина…

— Что?

— Мы, наверное, уедем.

Джина замерла.

— Все изменилось и уже никогда не станет прежним. Нам, Вудам, лучше уехать отсюда.

— Куда?

— Не знаю. Мы это еще не обсуждали. Но уедем наверняка. Я просто хотела тебя предупредить… на случай, если ты строишь планы.

— Да, — ответила Джина, — строю.

Хилари встала и, помолчав, спросила:

— Нам всем сейчас надо набраться храбрости, верно?

Джина, глядя в окно на высокую каменную стену, сказала:

— О да. Больше, чем когда-либо.

Гас вернулся затемно. В будний вечер в отеле стояла тишина, и Дон практически закрыл бар, хотя не было еще и десяти. Из кухни, ухмыляясь и жадно поедая пирог, вышел Адам.

— Ну, как поживают маленькие жабки и пушистые белочки?

— Мы были на реке, — ответил Гас и бросил сумку на пол. — Слушали про сточные воды. Тоска! Где папа с мамой?

Адам указал локтем на столовую.

— Там.

— Там? — изумился Гас. — С какой стати?

— Ужинают.

— Они же никогда не ели в столовой!

— Ну а теперь едят.

Гас подошел к стеклянной двери. Кроме Лоренса и Хилари, в комнате никого не было. Они сидели за маленьким столиком друг напротив друга, при свечах и с бутылкой вина. Хилари теребила очки.

Адам запихнул последний кусочек пирога в рот и, жуя, сказал:

— Джорджа повысили на работе.

Гас хмыкнул:

— И долго они там сидят?

— Не знаю. Может, час.

Он тоже заглянул в столовую. Гас прошептал:

— Думаешь, они помирятся?

Адам слегка задел плечом руку брата.

— Не знаю, — серьезно проговорил он. — Понятия не имею. Знаешь, это как ножом в грудь. — Они прижались плечом к плечу. — Нож можно и вынуть, но дырка-то останется.

Спальня Софи смотрела на запад. Это была скучная квадратная комната с единственным окном, выходящим на сад возле аббатства, уиттингборнскую церковь и старые высокие деревья за ней.

Софи тут нравилось. Комната не ставила ей никаких требований и могла превратиться во что угодно. Софи был угоден художественный беспорядок на грани откровенного бардака: кровать она завалила темными подушками, расшитыми зеркальцами и восточным орнаментом, одежду хранила не в шкафу, а развесила по ручкам, крючкам и спинкам или побросала на пол. На всех поверхностях громоздились украшения, керамические горшки, билетики в кино, старые конверты, косметика и начатые упаковки глюкозы. Свободен был лишь ее стол — старый письменный стол из Хай-Плейс с настольной лампой, на котором по-прежнему царил идеальный порядок. Софи очень серьезно относилась к этому столу — после школы она поступит в университет, где будет изучать русский и французский (ради литературы, объяснила она Джине), а затем станет переводчиком ООН в Нью-Йорке. Или Красного Креста в Женеве. Или Европейского международного суда в Страсбурге. Самое главное — не остаться в Уиттингборне. «Конечно, я этого никогда и не хотела», — согласилась Джина.

Они купили эту квартиру на втором этаже многоэтажного дома, потому что вокруг было много свободного пространства. Парки тоже были, с квадратными лужайками и узкими дорожками, но Софи и Джину они не интересовали. Главное, что из окон — из этих квадратных современных окон — можно было смотреть вдаль, на холмы и небо. Джина все стены покрасила в белый, чтобы комнаты казались больше, и в ясные дни свет затоплял квартиру, отчего она будто бы таяла в ослепительном сиянии. Софи чувствовала, как радуется мама свободе от бесконечных таинственных обязательств, налагаемых Хай-Плейс, и как хорошо ей без каменной стены.

К Джине теперь каждый день приходили ученики — самому младшему было четыре, самому старшему за восемьдесят. Она давала уроки шесть-семь часов в день, и по дому без конца разносились звуки пианино и голос Джины, повторяющий: «Нет-нет, нужно безымянным пальцем». На пианино стоял индийский горшок из папье-маше, полный монеток в двадцать пенсов — для поощрения самых маленьких. Ближе к вечеру Джина уходила ка занятия: она училась рисованию и итальянскому, а по четвергам посещала кулинарные курсы. Там она стряпала блюда, которые раньше готовил Лоренс: кнели, фаршированные цыплята и крошечные пудинги в клетках из сахарной ваты. Иногда по выходным она шла в кино с мужчиной, которого встретила на кулинарных курсах. Его звали Майкл, он был моложе Джины и владел багетной мастерской. Софи чувствовала, что Джине он нравится, хотя не так чтобы очень. Никакого «фактора Икс», по выражению Лары. В маминой спальне на зеркале висела плохо пропечатанная открытка из По — того места, куда она собиралась рано или поздно уехать. «Когда ты начнешь учиться и работать. Когда Ви…»