Наталья Ручей - Дыхание осени

И в глазах столько ранимых чувств, что я на секунду теряюсь.

— Жду внизу, — говорю ему.

Беру в комнате сумочку, уцелевшую по странной случайности, немного наличных, и спускаюсь в холл. Макар, узнав о наших планах, рвется к машине, но я объясняю, что мы хотим прогуляться, а не проехаться. Он внимательно слушает в чем разница и заявляет, что между водителем и охранником, конечно, тоже разница есть, но это не избавляет нас с Егором от его присутствия.

В общем, гулять мы идем под конвоем.

Правда, пока доходим до парка, мне удается уговорить Макара не маячить тенью за спиной, а идти рядом, не привлекая лишнего внимания.

— Не покрасоваться же идем! — резонно замечаю.

— Ага, точно! — подхватывает мальчик, косясь на мои бриджи. — Сильно ты покрасуешься в этом!

И замолкает под моим многозначительным взглядом, вспомнив, по чьей вине я вышагиваю в таком скромном даже по моим меркам виде. Но если злиться и намекать на одно и то же, так у нас прогулка и закончится немым хождением по дорожкам, поэтому предпринимаю попытку решить вопрос и поставить точку.

— Пообещай, что такая участь не постигнет гардероб, обещанный мне твоим братом и давай уже выберем по мороженому, а то жарко, — выдвигаю предложение, за которое получаю два вопросительных взгляда.

Водитель и мальчик верят в мои миролюбивые намерения так же сильно, как я верю, что это последняя выходка Егора. Но мороженое мы покупаем, и на качелях катаемся, и один из нас прыгает на батуте, крича, как резаный поросенок.

— Это… Это… А можно еще? — подбегает после прыжков.

— Ладно, — легко соглашаюсь, — мне не жалко, если тебе поплохеет.

Плачу еще за полчаса и выбираю пустую скамеечку неподалеку. Журнал бы, хоть один из тех, что в салоне… Закрываю глаза, подставив лицо солнышку и наверное, падаю в дрему, потому что когда глаза открываю, Егор сидит рядышком. Согнувшись пополам, рассматривает свои кроссовки и дышит паровозиком.

— А, — догадываюсь, — допрыгался?

Он поднимает бледное лицо, и я поражаюсь, как искренне сияет вымученная улыбка.

— Еще хочешь? — спрашиваю невозмутимо.

— Ты денег, смотрю, не жалеешь, — отдышавшись, говорит он.

— Плохая привычка — считать чужие деньги, — учу плохиша жизни.

— Это деньги моего брата и я имею….

— Мои, — прерываю безумную реплику, не дослушав.

— Ты тратила на меня свои деньги? — поражается с кислой улыбкой.

— И на себя.

— После всего, что я сделал?!

— Ну а может, я рассчитываю тебя подкупить? — гашу его панику.

Он застывает с открытым ртом, и вопрос, кто теперь из нас рыбка. Подсчитывает мысленно и неуверенно так спрашивает:

— Подкупить?! За тридцать два пятьдесят?!

А я не выдерживаю и начинаю хохотать.

— Ну да, — говорю, вытирая выступившие слезы, — ты же пока не посол, расценки не в тысячах тугриков.

И впервые слышу, как он смеется, искренне, громко, по-детски. Некоторые прохожие оборачиваются, водитель смотрит недоуменно, а нам все равно хорошо и тепло и вообще…

— Прости меня, — говорит мальчик, а я не строю из себя злючку и не уточняю за что и думает ли он, что за одно слово можно сразу простить.

Киваю.

Можно. Уже. Хочу обнять его, погладить по густым волосам, но не решаюсь. Прикупив по большому шару сладкой ваты на палочке, мы идем неспешно домой. Посигналив, нас объезжает вишневая машина, и пока мы доходим, Яр уже стоит у двери дома, улыбаясь нам.

— Ваты больше нет? — спрашивает.

— Неа! — радостно выкрикивает печальную весть Егор.

А я смотрю на них двоих, таких похожих и разных, в лучах заходящего солнца, и чувствую, как в моей душе поднимается рассвет, а прятаться в тень поздно.

После сытного ужина Егор, позевывая, уходит к себе в комнату, а мы с Яром сидим в обнимку в гостиной и смотрим, как пляшет огонь в камине. Мне не жарко, несмотря на то, что за окном лето, а у нас камин, настоящий, трепещущий пламенем, и так близко, что протяни руку — обожжет. Думаю, все дело в кондиционере.

Но удивительно, что не возникает плохих ассоциаций из-за недавних событий. Такое ощущение, что все идет правильно, что не было ни пожара, ни запаха от пластиковых сумок с моими вещами, ни пугающего ненавистью взгляда мальчика.

Наверное, потому, что со мной Яр.

Мне уютно с ним, безопасно и вообще… удобно вот так, вертеть в руке бокал с вином, урожая не помню какого года, цедить один глоток в час и наслаждаться аурой силы, чувством защищенности и живым теплом человека, который еще несколько дней назад был чужим, неожиданно вошел в мою жизнь и остался.

Бывший чужой, но теперь мой, по сути и перед законом.

Мой, а я так мало о нем знаю. Все еще мало. Он неохотно говорит о себе, да и то не говорит, а отшучивается. Да, богат, неприлично богат — стерпишь? И смотрит притворно жалостливо, словно из-за денег я могу выгнать его из собственного дома, как кота подзаборного.

— То, что ты богат, мы еще в день знакомства выяснили, — напоминаю ему.

— Ах, ну да, Армани, Стефано Риччи и мои часы с бриллиантами.

Я сижу спиной к нему, но одна из рук Яра обнимает мою талию и я могу еще раз полюбоваться черными камнями на часах.

— Так все-таки бриллианты? — спрашиваю.

— Все-таки я неприлично богат, — улыбается мне в шею, и щекочет дыханием.

Я вытягиваю руку, кручу в свете камина свое кольцо.

— А у меня камень красивей, — хвастаюсь.

Яр отстраняется, настроение его резко падает, и мне приходится быстренько исправлять положение. Поворачиваюсь, целую лицо, целую брови, веки, медленно подкрадываюсь к губам и, чуть помедлив, встречаю потемневший взгляд.

— Кольцо красивое, — говорю снова, несмотря на готовящуюся бурю. — Но ты все равно лучше.

Недоверчиво приподнимает бровь, потом, усмехаясь, откидывается на спинку дивана.

— А, — улыбается довольно, будто впервые собрал кубик Рубика, — это потому, что кольцо одно, а я могу купить таких множество.

Все, снова он король положения, гроза развеивается, не начавшись. Обнимает меня, подливает вино, и опять отшучивается, когда возобновляю вопросы. Да, был женат, да, любил, да, прошло. Как звали? Вот здесь настроение снова меняется.

— Тебе и правда интересно?

— Нет, — отпускаю и эту тему, потягивая вино.

Прошу немного рассказать о родителях, но Яр качает головой.

— Но почему? — удивляюсь я.

— Давай лучше о твоих.

— Моих? Мои самые обычные. Отец — шахтер, мать — строитель. — Он вдохновляется, я почти час болтаю без остановки, но в конце все равно возвращаюсь к началу. — А что с твоими не так?

— Все так, — после длительной паузы сдается, но говорит неохотно. — Умные, образованные, интеллигентные, очень состоятельные. Они дали мне все для успеха в жизни. Если хочешь, они стали моей отправной точкой.