Татьяна Булатова - Не девушка, а крем-брюле

Старшая девочка, неоднократно помогавшая в этом матери, встала и вопросительно посмотрела на Юрия Васильевича.

– Едем дальше, – объявил Ладов и уставился в окно: ему не хотелось расставаться с девочкой, не хотелось возвращаться домой, куда сегодня не придет ночевать его дочь, не хотелось оставаться наедине с Галей, не хотелось и все.

– Если вы из-за Рамилюшки, то это не проблема. Не первый раз, – попробовала их уговорить Гулька.

– Поехали, – скомандовал Юрий Васильевич и с вызовом посмотрел на жену.

– Конечно, поехали, – быстро сориентировалась догадливая Галя, наверное, в тот момент испытывавшая те же самые чувства, что и супруг.

Врожденное умение улавливать все нюансы человеческого настроения не позволило Гульназ расстаться с родителями Василисы возле подъезда, и она гостеприимно пригласила их выпить чаю, раз уж у Хазовых это сделать не получилось.

– Да ну, Гулечка, неудобно, – неуверенно отказалась Галина Семеновна.

– А чего вам неудобно-то? – не приняла ее отговорки Бектимирова. – Я дома одна. Ильсур дежурит. Пока я девчонок укладываю, вы чай согреете.

– По-татарски, с сухофруктами? – в предвкушении зажмурился Ладов, а потом добавил: – А можно я у тебя, того? Выпью?

– Да ради бога, – рассмеялась Гульназ. – Казылык, суджук [12] – в холодильнике. Бар – к вашим услугам. Там коньяк, виски… Дары благодарных пациентов. Что душа пожелает.

– Мы со своим, – заверила ее обычно непримиримая в таких вопросах Галина Семеновна, памятуя о том, что в сумке у нее лежит так и не оприходованная бутылка водки, которую, как трофей, Юрий Васильевич тащил к Хазову.

– Со своим самоваром в Тулу не ездят, – пошутила Гулька, открыла входную дверь и, отдав последние распоряжения, исчезла, оставив гостей наедине с холодильником и друг с другом.

Пока старшая Ладова накрывала на стол, кромсала конскую колбасу, потому что нарезать ее по-человечески у нее не получалось, рассматривала черный и несъедобный по виду суджук, Юрий Васильевич внимательно изучал бар Бектимировых, искренне поражаясь его полноте и богатству.

– Вот смотри, Галь! Что значит татары. Разве у русского ты такое увидишь?

– Русские, Юра, тоже всякие бывают. Не надо людей по себе судить: это у тебя дома ничего не задерживается. Сколько не выставь, все выпьешь. А у нормальных людей, может, и не так.

– Ты, Галь, так говоришь, будто я алкоголик, – обиделся Юрий Васильевич и хотел было уже сказать, что дома у него столько припрятано, что мало не покажется (в кладовке, в диване, даже в огромном самоваре и то заначка), но вовремя остановился, ибо представил, что произойдет после.

– Ты, Юр, не алкоголик, ты, Юр, пьяница, – вздохнула Ладова и села напротив мужа, подперев рукой щеку. – Хорошая все-таки Гуля хозяйка. А ведь у нее двое детей, она работает, а посмотри, какой дом чистый. Я специально все тарелки пересмотрела – блестят. Ни пылиночки, ни сориночки. И наша…

– А что ваша? – неслышно вошла в кухню Гулька. – Будет у вашей свой дом, тогда посмотрите.

– Даже не знаю, Гулечка, – интонация Галины Семеновны становилась все жалостливее и жалостливее, – будет ли?

– Ну, если вы так ко всему относиться будете…

– А как? Вот скажи мне, как? – взбунтовалась старшая Ладова. – Что мы с отцом неправильно делаем? Мы, если ты помнишь, между прочим, никогда ничего Ваське не запрещали. Хочешь, чтоб гости? Пусть гости! Девочки ночевать? Пожалуйста! Разве не так?

– Все так, – согласилась с ней Бектимирова.

– Тогда скажи, что не так? – голос Галины Семеновны зазвучал увереннее.

– Если б я точно, теть Галь, знала, я б сказала. Может, все-таки не давить на нее? Пришла – не пришла…

– Посмотрю я на тебя, моя хорошая, когда твоя дочь домой не явится, – усмехнулась Ладова, а потом резко закрыла тему, вспомнив, что именно Гулька не понаслышке знает, что значит столкнуться с родительским сопротивлением.

– Постарели мы с тобой, мать, – печально произнес Юрий Васильевич и поднял рюмку, щедро наполненную бектимировским коньяком. – Давайте, девчонки, за вас за всех!

– Давай, Юра! – с жаром поддержала его жена и лихо опрокинула в себя все содержимое коньячной рюмки.

– Ты это, Галь, осторожнее, – предупредил ее супруг и подмигнул Гульке.

После третьей рюмки стало ясно, что Галине Семеновне пора на воздух.

– Спасибо тебе, Гулечка, – ворковала она, уже плохо соображая. – Спасибо, что приютила нас… Угостила. Твой дом, – громко икнула старшая Ладова, – это мой дом. А мо-о-о-ой… это твой.

– Дядь Юр, может, такси вызову? – предложила Гульназ, чувствуя определенную ответственность перед подругой.

– Ни за что! – наотмашь рубанул рукой воздух Ладов и, подхватив жену, покинул гостеприимный дом Бектимировых.

И как только за ладовскими родителями закрылась дверь, Гулька метнулась к телефону и сделала то, о чем мечтала весь вечер. Она набрала номер ординаторской, где, по ее предположениям, должен был коротать дежурство Бектимиров, и замерла. Отсчитав пятнадцатый по счету гудок, она медленно положила трубку на рычаг и пошла умываться, пытаясь справиться с осточертевшими подозрениями о том, где и с кем сейчас Ильсур. «Где угодно, – успокаивала она себя. – Он травматолог. Сегодня дежурит областная. Не факт, что он вообще выйдет из приемного до утра. Что за пожар на ровном месте?»

Впервые Гулька завидовала Василисе, по-женски чувствуя наступление особого периода в жизни подруги, периода, который, наверное, в ее жизни уже не повторится никогда.

– И не надо, – ворчала она, укладываясь в постель. – Хочу жить с Бектимировым, родить ему мальчика и умереть с мужем вместе и в один день.

О том, как хорошо «вместе и в один день», говорили между собой и сросшиеся, как сиамские близнецы, старшие Ладовы, неровно шагавшие по полночному городу. Думал об этом же и Андрей Александрович Хазов, впервые за столько лет возвращавшийся домой без чувства неизбывной печали, обычно подстерегавшей мэра прямо у входа в квартиру.

И примерно об этом же смотрела свой вещий сон Василиса: в нем она бежала по тенистой аллее вслед за человеком, о котором она точно знала, «что вместе и в один день», но никак не могла догнать. И тогда она стала кричать: «Повернись! Я тебя не вижу!» Но кроме периодически вспыхивавшей в глазах красной надписи «Спартак», так ничего и не разглядела. А утром весы показали ей еще минус один килограмм. И ровно к обеду воспитатель старшей группы детского сада № 69 ощутила острый приступ тоски, который первоначально списала на дефицит калорий, а потом поняла, что дело в дефиците другого рода. Она соскучилась.

– Что мне делать? – Ладова разыскала Бектимирову на работе.

– То, что хочется, – лукаво ответила подруге Гулька и взмолилась: – Вась, я зашиваюсь. Если хочешь поговорить, давай вечером.