Татьяна Булатова - Не девушка, а крем-брюле

Сначала Гульназ ждала, что Ладова объявится сама: подруги перезванивались довольно часто. Но в этот раз Василиса не подавала никаких признаков жизни. «Чует, кошка, чье мясо съела», – усмехнулась Гулька и набрала номер Хазова. Трубку снял Андрей Александрович.

– Андрей Саныч, я вас приветствую, – заворковала Бектимирова. – Удобно говорить?

– Удобно, Гулечка, – заверил ее Хазов, и голос его прозвучал абсолютно спокойно.

– Я вот по какому поводу, – застрекотала Гульназ и быстро перешла к делу: – Андрей Саныч, извините, но я все знаю…

– Что? – вопрос Хазова поставил ее в тупик.

– Как что? – воскликнула Гулька. – Вы и Васька…

– Ну…

– Андрей Саныч, – Гульназ стушевалась, – скажите ей, чтобы она поговорила с родителями. Они волнуются.

– По какому поводу? – хладнокровно поинтересовался Хазов.

От этих слов Юлькиного отца Бектимирова оторопела, а потом взорвалась:

– Блин, Андрей Саныч, я вас, конечно, очень уважаю, но так тоже нельзя!

– Как?

– Вот так, как вы с Васькой. Я конечно, понимаю: любовь, страсть, все такое. Но родители-то в чем провинились? Как-то это странно, вам не кажется, каждый вечер уходить ночевать к любовнику и при этом ни слова не говорить самым близким людям.

– Я ей не любовник, Гуля, – поправил ее Андрей Александрович. – Я ей муж.

Впервые Бектимирова не нашлась, что ответить и просто молчала, прижав трубку к уху.

– Спасибо за звонок. Я тебя услышал, – коротко бросил Хазов и нажал на рычаг.

– Гулька? – безошибочно определила спустившаяся сверху Василиса и уселась на последней ступеньке винтовой лестнице. «Как Аня», – подумал Андрей Александрович, испытывая странное чувство «повторения пройденного».

– Почему ты на меня так смотришь? – не вставая с места, спросила Василиса и откинула волосы назад, чтобы не закрывали глаза.

– Как? – Хазов знал, что та скажет дальше, потому что тот же самый вопрос задавала ему Юлька, когда, сидя на этом же месте, наблюдала за отцом из-под своей челки на пол-лица.

– Как будто сквозь…

– Я не понимаю, как это, – Андрею Александровичу хотелось присесть рядом, но вдвоем на этой ступеньке они бы просто не поместились, и тогда он опустился на колени перед Василисой.

– Как будто не видишь…

– Ну что ты! – замотал головой Хазов. – Только на тебя и смотрю…

– Ты меня сравниваешь? – Она имела в виду его покойную жену.

– Сравниваю, – честно признался Андрей Александрович и потянул Василису на себя. – А ты меня ни с кем не сравниваешь?

– Нет, – покачала головой Ладова и опустилась на пол рядом с Хазовым. – Я тебя узнаю… У меня такое чувство, как будто я тебя знаю сто лет.

– А ты меня и знаешь сто лет. Я в том роддоме, где ты родилась, между прочим, ленточку перерезал. Первая комсомольская стройка в городе была. Молодежный микрорайон.

– Это какой год был?

– Семьдесят второй, по-моему, – наморщил лоб Андрей Александрович.

– Меня еще не было…

– Это ты думаешь, что тебя не было, – притянул ее к себе Хазов. – Я уже знал и ждал тебя… Сама же говоришь, что меня узнала.

– Я не узнала, – еле слышно поправила его Василиса. – Я узнаю… Кстати, ты убрал фотографии Юлиной мамы, – сказать «своей жены» у Ладовой не поворачивался язык. – Ты чувствуешь себя виноватым?

– Нет, не чувствую. И я их не убрал… – печально усмехнулся Андрей Александрович. – Я их переселил в Юлькину комнату.

– Ты не хочешь, чтобы она нас видела? – догадалась Василиса.

– Не хочу…

– А я вот чувствую себя виноватой, – неожиданно призналась Ладова и отвернулась к окну.

– Перед кем? – удивился Хазов и снова потянул ее на себя, чтобы ни на секунду не разделяться.

– Подожди… – высвободилась Василиса и легко постучала себя по губам, словно решалась: «Сказать или не сказать?». – Я не знаю, как смотреть в глаза Юльке.

– Кому? – опешил он. – Юльке? Моей Юльке?

– Это и моя Юлька, – Ладова явно волновалась. – Я ей, кстати, вообще обещала за тобой присматривать.

– Так ты и присматриваешь, – Андрей Александрович снова потянулся к Василисе. – Благодаря тебе я в полном порядке. Можешь проверить, – Хазов взял руку Ладовой, но та тут же ее отдернула:

– Ты со мной спишь!

– Нет… я тебя люблю, – как-то очень серьезно исправил Василису Андрей Александрович и, пользуясь ее растерянностью, наконец-то обнял. – И между прочим, наша с тобой Юлька об этом знает.

– Зна-а-ет?! – вырываясь из хазовских объятий, выдохнула Ладова и тут же прикусила губу.

– Знает, – улыбаясь, подтвердил Андрей Александрович.

– Давно?

– В принципе, да. Давно.

– Но мы же всего… – Василиса мучительно пыталась определить сколько, но от волнения совсем растерялась: – Даже не месяц.

– Чувство не зарождается в постели, девочка…

– А где? – спросила глупая Ладова.

– Там, – Хазов показал глазами на потолок, и Василиса заплакала.

Позже Юлька признается, что давно догадывалась о возможности такого развития событий, ибо очень уж странно «отец о тебе спрашивал».

– Как? – хотелось знать Ладовой, но Хазова таинственно улыбалась и рассказывала подруге только то, что считала нужным.

– Я тогда, точно помню, ему сказала, что не знаю, конечно, какие чувства буду испытывать в реальности. Может быть, ревность, может быть, радость. Не знаю, честно. Но теоретически… Подчеркиваю – теоретически ! Вполне допускаю целесообразность этих отношений.

– Так и сказала?

– Так и сказала. Потому что ты, Василиса, не обижайся, временами полная дура, которую всяк обидеть норовит, а с отцом ты бы наконец почувствовала себя полноценной женщиной. Я же помню, как он к маме моей относился: дай бог всякому! Так вот. И еще тогда я ему сказала, что, в сущности, вы друг другу подходите.

– А он? – Ладовой хотелось знать правду.

– А он? – переспрашивала ее Юлька. – А он сказал, что теоретически это возможно, а там – как карта ляжет.

– То есть ты его благословила? – улыбалась Василиса.

– Не его, а тебя в первую очередь. Его «отдавать», пусть даже близкой подруге, мне было жалко, отец все-таки! – насупившись, призналась Хазова и, прижавшись к Ладовой, пошутила: – Знаешь, каково это, учиться в одном классе с мачехой?

Впрочем, в тот момент Василисе было не до шуток. Она никак не могла допустить даже мысли о благополучном исходе сложившейся ситуации, которую всерьез продолжала считать пикантной и исключительной, хотя, казалось бы, кому, как не ей, понимать, что в определенный момент ни возраст, ни родство, ни дружественные либо враждебные связи не имеют никакого значения. Достаточно было вспомнить Гулькиных родителей, историю младших Бектимировых, многочисленные литературные произведения и кинофильмы с похожим сюжетом. Но так уж устроен человек, что преувеличивает значимость собственного опыта, считая его единственным и неповторимым. И Василиса Ладова в этом смысле не была исключением и не доверяла никому, в том числе и Андрею Александровичу, измученному двусмысленностью собственного положения.