Ульяна Соболева - Черные Вороны. Лабиринт

Боль вытряхивает наружу даже те черты, о которых никогда не подозревал. Все трещины и царапины, каждое слабое место.

Я многое пережила в своей жизни. Никогда не была ребенком, знающим тепло и ласку. Я всегда воспринимала чужое равнодушие, как обычное и правильное явление, наверное, потому что сама никого и никогда не любила. Умные психологи пишут книги о том, как дети привязываются к своим сволочам родителям вопреки всем человеческим законам — я не попадала под эту категорию, и мой собственный отец был последней мразью на могилу которого я даже не плюну. Это он свел мою мать в могилу. Это он разлучил нас всех. Да и отцом он не был. Биология. Не более того. Андрей мне стал больше отцом за три года, чем тот за всю жизнь.

А моей матери слишком рано не стало, чтобы я могла любить ее саму, а не воспоминания о ней. Любит тот, кто видел любовь сам. Я ее не видела. Разве что в самом извращённом понимании этого слова и потому оно не имело для меня никакой ценности.

Все изменилось, когда Макс появился в моей жизни. Наверное, все то нерастраченное во мне и неопознанное я отдала ему. Выплеснула, швырнула к его ногам. Все оттенки этого сумасшедшего чувства. Каждую ее грань. Буквально каждую. Начиная с привязанности ребенка к тому, кто о нем заботится, и заканчивая бешеным сексуальным влечением. Одно цеплялось за другое. Как будущий врач я изучала себя. И всегда понимала свой диагноз — я больна им. Не в том красивом понимании к которому все привыкли. Не в пафосном и не в романтичном, а в самом что ни на есть прямом смысле слова, вместе с ужасными симптомами и последствиями. И не станет мне лучше, только будет прогрессировать. Если за три года полного «ничего» я не изменилась, то сейчас наше «мимолетное» уже не даст забыть никогда. Громкие слова — согласна. Люди часто ими швыряются «навсегда, навечно, никогда».

Но только не девочка, у которой этого «навсегда» не было в жизни, даже уверенности не было, что завтра она будет дышать. Поэтому я не забуду того, кто заставил меня почувствовать, что значит любить, что значит больно, что значит голод, что значит хочу и что значит «никогда».

Я понимаю теперь почему животные, знающие о своей смертельной болезни, уходят от своих хозяев чтобы умирать в одиночестве. Я не хотела, чтобы мои близкие видели насколько мне плохо… я ушла агонизировать сама. Самое ужасное это видеть сочувствующие взгляды, пусть даже искренние и понимающие, но это ужасно. Становится больно потому что причиняешь боль всем остальным. А у меня нет сил улыбаться и делать вид, что я беззаботный подросток, наслаждающийся жизнью. Нет сил притворяться. Да, я слабая.

Очень-очень слабая и жалкая. Я не выдержу видеть его с кем-то еще, с этой женой, с другими женщинами. Видеть, как они смотрят на него плотоядно, угадывать с кем из них он спал, а с кем переспит в ближайшее время. Не могу видеть его, ведущего беседы со мной, словно ничего не было. Я так не умею. И я точно знаю, что никогда не научусь этому лицемерию.

Если мне плохо, то мне плохо. Я сдохну от ревности и отчаяния. Лучше дохнуть вдали от всего этого, чтобы больше никто не видел этой агонии.

Как предсказуемо всё начиналось и закончилось. Словно я один из цветков, который сорвали и выбросили. Ни первый и далеко не последний. Нет цветов, которые стоят в вазе вечно. Один дольше, другой скоротечен. Ничего трагичного, ничего особенного. Банальный исход первой любви и первого секса. Я переживу.

Возможно, кто-то сейчас сказал бы, что сама нарвалась, сама лезла. Да! Сама! И я не о чем не жалею, даже больше я знала, что так будет. Пусть не знала насколько это больно, но что я буду собирать себя по кусочкам каждый раз, когда он даст мне крупицу счастья, а потом отнимет — я знала. Но каждая из этих крупиц была бесценна. И я бы поступила точно так же снова и снова…Если бы он дал мне шанс.

Говорил, что я полна иллюзий, вижу его в ином свете. Бред и ложь! Если бы это было так, мне было бы намного легче — я бы разочаровалась.

Нет, я прекрасно знаю, кого люблю…Ни одной иллюзии. Даже надежды. Зверя. Страшного, дикого и одинокого. Жуткого в своем цинизме и хладнокровии.

Я была на похоронах Славика. Его лицо не открывали даже когда мы все подходили прощаться. Я слышала, как кричала его мать, как она рвала на себе волосы и клялась, что сама лично раздерет убийцу на куски, а я стояла рядом, с двумя желтыми розами в дрожащих пальцах, и думала о том, что одна из убийц сейчас здесь, а второй вообще уже забыл о том, что пару дней назад оставил полумертвого паренька-фотографа привязанным к дереву на мусоросвалке. Вороны выклевали ему глаза и превратили его в бесформенный кусок мяса, а крысы обглодали конечности. Я даже представлять не хотела каким образом Макс заставил птиц сделать это с живым человеком и какие муки испытывал тот, когда умирал…Славика нашли через сутки после исчезновения. Случайно. Опознать его было весьма проблематично.

И даже глядя, как гроб опускают в яму я понимала, что несмотря на то, что по спине пробегает холод, а дыхание сбивается от ужаса я все равно люблю этого убийцу. Так как знаю за что казнил Славика. Нет, это не оправдывает такой дикой жестокости…и я не оправдываю, но я просто уже к тому времени поняла, что такое Макс Воронов. Я не была удивлена. Скорее я бы удивилась, если бы Славик выжил после всего, что натворил. Я не желала ему смерти, но и осознавала, что девочкам, которые по его милости оказались в том аду, повезло намного меньше, чем мне и вряд ли он их оплакивал. Жизнь жестока. А жизнь в нашем мире — это борьба на выживание где кто-то всегда охотник, а кто-то добыча. И это неизменно. И иногда сами охотники становятся добычей того, кто сильнее.

Пока ехала в машине с Ромой в аэропорт смотрела на дорогу и осознала, что не хочу ни в какую Африку, не хочу с ним. Ничего и ни с кем. Потребовала остановиться и пока говорила ему какой он хороший, чудесный, самый лучший…окончив пресловутым и ненавистным «но»…меня рвало на куски проклятое дежа вю.

Истинное значение некоторых слов становится понятным лишь тогда, когда произносишь их сам. Вот он стоит передо мной такой жалкий с этим взглядом потенциального самоубийцы, а я вижу в нем себя, как в зеркале. Вот так и я стояла перед Максом, когда он хлестал меня словами, когда про женитьбу сказал после того как у меня губы болели от его поцелуев и мокрая футболка липла к разгоряченному телу. Ромео уехал, несколько раз отпинав колеса тачки, а я подождала пока ко мне подъедет машина с охраной, которая вела нас от порога дома Андрея и потребовала, чтоб отвезли меня в другое место.

Нет, не потому что я такая святая и не хотела изменять Максу. Как можно изменить тому, кому не принадлежишь? А потому что я сама не хотела никого другого. Зачем себя в грязь? Итак хреново. Как представила себе чужие губы на губах, чужие руки, чужое тело и тошнить начало. Потому что ни с кем ТАК не будет. Потому что начала с самого крепкого алкоголя и градус уже не понизить, а дозу не уменьшить. А Беликов даже не лайт версия. Просто чай и тот без заварки. После абсента — ничто.