Эмма Скотт - Свет между нами

Я долгое время не открывала глаз, видя только тьму. Когда я их открыла, дом был пуст. Ной ушел.

– Готова? – спросила Мелани.

– Не знаю, – ответила я, и это была правда. Казалось, желудок хочет выбраться через горло, по коже бегали мурашки. – Я напугана и в то же время спокойна. Как это возможно?

– Ты напугана, потому что тебе предстоит это сделать, а спокойна, потому что это неизбежно.

Я благодарно сжала ее ладонь.

Вестибюль концертного зала имени Элис Тулли в Линкольн-центре был забит надеющимися на успех скрипачами, но я также заметила несколько музыкантов с большими футлярами для виолончелей и контрабасов. Это место должно было нервировать меня, ведь именно тут Кит со своим квартетом проводил прослушивание. Мое последнее до сегодняшнего дня. Однако Кит, его ложь и предательство были невероятно далеки и не касались моей души.

– Как скрипка? – спросила подруга. – Бен обещал, что звучание будет сносным.

– Хорошая, но ощущения странные. Всю неделю мне чудилось, что я играю на украденном инструменте.

– Кстати об этом, от полиции нет вестей?

– Моя скрипка пропала, но я не ожидала вернуть ее.

Мы замолчали, так как в вестибюль вышел молодой мужчина в очках, облегающем свитере и клетчатых брюках.

– Грегори Картер?

Преисполненный надежд скрипач поднялся и последовал за мужчиной за кулисы.

– Картер. Скоро твоя очередь, – заметила Мелани. Она оглядела меня с ног до головы. – Хорошо выглядишь. Действительно хорошо. Словно повзрослела на десять лет.

– По-твоему, это комплимент? – усмехнулась я.

– Я имела в виду не лицо, а глаза. Ты обрела мудрость, подруга.

– Не чувствую этого, – я опустила взгляд на руки. – Я скучаю по нему. Сильно скучаю, Мел.

Она поджала губы.

– Он все еще в Коннектикуте?

– Не знаю, наверное. Я понятия не имею, где он и чем занимается…

– Он хочет, чтобы ты прошла прослушивание, – мягко напомнила Мелани, – потому что знает: так будет лучше для тебя.

Я смахнула слезы.

– Знаю, и это правда. Но лучше всего мне будет с ним, хотя он и не осознает этого. Во всяком случае, пока.

– Дай ему время.

Я поерзала на стуле и огляделась.

– Не представляю, чего ждать от себя, когда меня вызовут. Не знаю, что случится, когда буду играть. Я могу выступить превосходно или разрыдаться как дура. Если я справлюсь, то будет ли этого достаточно, чтобы получить место в оркестре? Здесь полно талантов. Кто-нибудь из них будет лучше меня и уж точно более подготовленным.

Мелани издала долгий вздох, полный наигранного страдания.

– Я буду скучать по тебе, когда ты будешь гастролировать по Европе.

– Ага, как же, – фыркнула я. – Точно не соскучишься, когда я провалю это прослушивание и, став бездомной, перееду жить к тебе с Сашей.

Вернулся худощавый мужчина в клетчатых брюках.

– Шарлотта Конрой?

– Черт, – я поднялась, сжав в руке одолженную скрипку.

– Ни пуха ни пера, – Мелани показала мне большой палец.

Я кивнула и последовала за мужчиной.

Ради Ноя. Ради Криса. Ради себя.

На сцене поставили ширму, отгораживающую меня от зрительских мест, но я прошла достаточно прослушиваний, чтобы ясно представлять себе, что находится по ту сторону. Несколько руководителей – три или больше – сидят в середине ряда, перед ними установлен столик. Они уже просмотрели мою заявку с тремя музыкальными произведениями, которые я готова для них сыграть: Сибелиус, Мендельсон и Моцарт.

Молодой мужчина провел меня к стулу за ширмой.

– Сидеть необязательно, вы можете играть стоя, – сказал он с ярко выраженным немецким акцентом, по-доброму улыбаясь.

Говорить мне не разрешалось. Во избежание предвзятости руководители должны были знать только мое имя и ничего больше. Поэтому я кивнула и сделала успокаивающий вдох. После чего села на стул и достала из футляра свою одолженную скрипку, хорошую модель среднего уровня. Она больше подходила для студентов или непрофессиональных музыкантов. Качественный инструмент, но не классика. Достаточно ли будет ее звучания? Хороша ли будет моя игра?

– Шарлотта Конрой, – произнес женский голос из зала. Возможно, Сабины Гесслер, руководительницы венского гастрольного оркестра. – Каденцию Моцарта, будьте добры.

Я тяжело сглотнула. Разумеется, Моцарт. И не просто Моцарт, а каденция из концерта, в которой скрипач отрывается от оркестра и отдает музыке всю свою душу. Всю вспышку эмоций. Становится пульсирующим сердцем произведения.

Я приготовила смычок и, закрыв глаза, прислушалась к призрачному оркестру в своей голове. Коснулась смычком струн и испытала легкое любопытство: что же будет дальше? Я словно уже находилась вне тела, наблюдая за происходящим сверху.

Я начала играть. Со струн соскользнули первые ноты, и я пропала.

Ни один другой композитор не мог протянуть свою руку сквозь века и вырвать сердце из моей груди – это удавалось лишь Моцарту. Это было похоже на возвращение домой. Словно я вошла в дверь бозменского дома в Монтане и увидела свою семью вместе с Крисом, собравшуюся за столом в ожидании меня. Словно я что-то очень долго искала и наконец нашла. Я ощущала облегчение, надежду и любовь… Играла и видела внутренним взором красивое лицо Ноя, его незрячий, но прекрасный взгляд на своем подбородке. Играла, и все утраченное мной, вся моя музыка изливалась наружу, огибая боль и горе. Не смывая их, но очищая солеными слезами, обращая то, что жило внутри меня, потаенное и темное, в то, с чем я буду жить рука об руку.

Когда мелодия закончилась, я ощущала себя так, будто очнулась от многовекового сна или скинула тысячу фунтов. Я вновь могла вдохнуть полной грудью. Опустив скрипку со смычком, я потрясенно огляделась. Я начала играть сидя, а теперь стояла, хотя не помню, как поднялась. Щеки были влажными от слез, дыхание прерывалось.

Со стороны зала раздались шаги, и ширму внезапно убрали.

На меня смотрела женщина средних лет со светлыми волосами, одетая в изящный синий костюм. Сабина Гесслер, руководитель венского оркестра. Я узнала острый взгляд ее проницательных карих глаз с рекламной фотографии. Эти глаза покраснели, но сияли.

– Шарлотта Конрой, – произнесла она с акцентом.

– Да, – выдохнула я, шокированная тем, что по моим щекам снова потекли слезы. Их вызвали эмоции этой женщины, столь же сильные, как и мои. Они волнами исходили от нее.

– Senden Sie sie weg, – бросила она через плечо двум другим руководителям. Оба стояли, не отрывая от нас глаз. – Alle von ihnen.