Эмма Скотт - Свет между нами

Один начал возражать, но Сабина подняла руку, и он мгновенно замолчал.

– Знаешь, что я только что им сказала? – спросила она, подойдя ко мне ближе.

Я отрицательно покачала головой.

Женщина встала прямо передо мной и сжала мои плечи ладонями.

– Я сказала им отослать остальных, Шарлотта Конрой. Всех.

Мое лицо исказилось. Я тщетно пыталась сдержать подступившие к горлу рыдания, но когда Сабина обняла меня, рассмеявшись счастливым смехом сквозь слезы, я отпустила себя. Она гладила меня по волосам, и я вдыхала аромат от ее шелковой блузки, успокаивающий и знакомый, хотя мама никогда не душилась таким парфюмом.

– Ты играешь всем сердцем, – сказала Сабина, – страстно и пламенно. С любовью и болью, – она отстранилась на расстояние вытянутой руки и нежно вытерла с щеки слезы. Черты ее лица ожесточились, взгляд прошелся по мне ласково, но изучающе. – Только один вопрос: ты ведь каждый день плачешь, да?

Я кивнула, смеясь, и мы опять обнялись, словно очень давние знакомые. Порой так случается с людьми: они встречаются, и между ними образуется связь, преодолевающая пространство и время.

И незнакомцы становятся семьей.

В таунхаус я вернулась ближе к полуночи. Нужно было обговорить все детали работы в венском гастрольном оркестре, а потом Мелани настояла на том, чтобы вся наша честная компания собралась и отпраздновала случившееся в баре.

– Она сыграла Моцарта, – рассказывала подруга Регине, Майку и Энтони, – и они отправили всех по домам !

Регина чуть не подавилась своим крафтовым пивом.

– Ничего себе. Что ты сделала, Шарли?

– Они отправили всех по домам, – повторила Мелани. – Все остальное неважно.

– Не такое и грандиозное событие, – сказала я, боясь огорчить друзей, но они искренне радовались за меня. Их печалило лишь то, что я надолго уеду в тур по Европе.

Я вернулась в дом, опустевший без Ноя. Утром придется позвонить Люсьену и отказаться от работы помощника. Все решилось крайне быстро: Сабина хотела начать репетиции оркестра в Вене уже на следующей неделе. Я уеду по меньшей мере до сентября, а может, и на больший срок, если руководители решат оставить меня в оркестре.

Родителям я тоже собиралась позвонить утром, но из-за разницы во времени у них не было и десяти часов вечера. Дом без Ноя был невообразимо пуст и тих. Меня охватило острое желание услышать хоть чей-нибудь голос, а родителям не помешают хорошие новости.

После двух гудков трубку снял папа.

– Шарлотта? Уже так поздно. Все в порядке?

– Все хорошо, пап, – поморщилась я. – Прости, что заставила поволноваться. Как ты? Как мама?

Папа вздохнул.

– Мама нормально, даже хорошо. У нее болела голова, и она легла рано, но в остальном все налаживается. Она смогла вернуться на работу.

Я закрыла глаза.

– О, я так рада это слышать.

– А как ты, родная? Как дела на работе?

– По этому поводу я и звоню.

Я рассказала папе о прослушивании и о том, что на неделе уеду в Вену. Уверила его, что венский гастрольный оркестр – солидная организация и что вдали от родного дома я буду в безопасности. Мне было почти двадцать три, но в глазах родителей ты всегда ребенок, особенно когда живешь далеко.

Папа тихо присвистнул.

– Я так горжусь тобой. Расстроен, что ты будешь в нескольких часовых поясах от нас, но очень горжусь. Мама тоже будет тобой гордиться.

– Вы приедете послушать меня? Мы будем гастролировать по Европе. Выберите город, и я все устрою.

– Конечно, родная. Мы это ни за что не пропустим. Но как же твоя нынешняя работа? Разве по тебе не будут скучать?

Я откашлялась.

– Меня понимают.

– Хорошо. У тебя усталый голос, дочка, и день выдался волнительным. Отдохни и позвони нам перед отъездом. У мамы будет миллион вопросов к тебе.

– Позвоню, – на глаза навернулись слезы. Показалось, что папа очень далеко от меня. – Люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Шарлотта, и счастлив за тебя. Крис тоже был бы счастлив.

Перед глазами все поплыло. Когда папа говорил о Крисе, его голос всегда звучал так, будто внутри он умирает. Сейчас это было не так.

Повесив трубку, я подумала: мы все учимся жить дальше. Это не означает забыть или отпустить. Это значит примириться с горем и делать все, что в наших силах.

Утром я позвонила Люсьену и отказалась от работы. Во время разговора с ним постоянно прислушивалась, не раздастся ли на заднем фоне голос Ноя. Я еле удержалась от просьбы позвать его к телефону.

И все же я не смогла закончить разговор, не спросив Люсьена о Ное.

– Люсьен?

– Да, ma chere?

– У него все хорошо? Ты можешь сказать мне хотя бы это?

– Он в порядке, моя дорогая, – сдавленно ответил он.

– Хорошо, – в моем голосе тоже слышались слезы. – Я просто хотела убедиться. Скажи ему… – я тяжело сглотнула. – Скажи ему, что я жду. И буду ждать.

– Он будет счастлив услышать это. Прошу тебя, не забывай: чаще всего очень сложно сделать то, что будет лучше для нас. Для тебя и для него.

Я нажала на кнопку завершения вызова в легком оцепенении. Быть вдали от Ноя никак не могло быть «лучше» для меня. Через четыре дня я уезжаю в Вену. Неужели я не увижу его перед отъездом? Даже не поговорю с ним? Это немыслимо, но, возможно, именно этого он и хочет. Держаться подальше от меня, пока не сможет отпустить свою прошлую жизнь и двигаться дальше.

В доме было слишком пусто. Я забралась в постель Ноя, закуталась в его одеяло, уткнулась в его подушку. Она все еще пахла им. Я прижала ее к себе, как прижала бы Ноя, вдохнула его аромат и мгновенно погрузилась в сон.

Следующие три дня прошли в сборах и прощаниях с друзьями.

В пятницу Мелани и Регина устроили для меня прощальную вечеринку. На нее пришли друзья из Джульярда, Энтони и Эрикисэм. Я начала скучать по ним еще до окончания вечера, в особенности по Мелани и Энтони.

– Я уезжаю не навсегда, – напомнила я всем, включая саму себя. – Вернусь в сентябре.

– Ты знаешь, как это бывает, – ответила Мелани. – Перед тобой будут открываться двери, и не все они будут вести в Нью-Йорк, – она горячо обняла меня. – Куда бы ни привела тебя эта дорога, наслаждайся жизнью по полной. Хорошо?

Я ушла с вечеринки и пешком прогулялась до метро, в последний раз вбирая в себя город, который был мне домом пять лет. Его мерцающую симфонию звуков и света, бетона и железа, гула электрической связи, объединяющей все человечество, – этого нельзя ощутить нигде на земле, только здесь.