Эмма Скотт - Дотянуться до звёзд [litres]

И все же он жив.

– Он может временами терять сознание и снова приходить в себя, – сказала медсестра, не заходя в палату. – Я вас оставлю, но ненадолго, потом ему нужно будет отдохнуть.

– Здравствуй, Генри, – сказала мама и рухнула в кресло, стоявшее возле кровати, словно бессонная борьба со смертью закончилась и она победила. До поры.

Я подошла к кровати с другой стороны и обеими руками сжала руку отца. Некогда сильная и крепкая, теперь она была слабой и вялой.

– Привет, папочка, – прошептала я. – Я здесь.

– Привет, папа, – сказал стоявший в изножье кровати Трэвис.

Несколько секунд тишину нарушало только мерное пыхтение машины, качающей кислород, а потом отец открыл глаза и посмотрел прямо на меня. Его губы тронула слабая, еле заметная улыбка.

Он был так ослаб, что не мог говорить, только едва ощутимо пожал мою руку. Но он был здесь, со мной, а я была рядом с ним. И я не променяла бы этот миг ни на что в мире.

После того как медсестра выпроводила нас из палаты, чтобы папа мог отдохнуть, мы спустились на первый этаж, в кафетерий. Нужно было позавтракать.

– Расскажи мне про этого парня, с которым ты встречаешься, Отем, – сказала мама, когда мы взяли себе омлеты, фрукты, кофе и разместились за столиком. Она положила на колени салфетку и толкнула моего брата в бок, чтобы тот убрал локти со стола, словно мы снова дома. – Коннор, так его зовут?

– Он не похож на тех, с кем я встречалась прежде, – сказала я. – И совершенно не похож на Марка.

Мама поджала губы.

– Рада это слышать.

– Он правда сын сенатора? – спросил Трэвис. – И миллиардер?

– Да, но это не самое важное, – заявила я, заработав одобрительный кивок мамы. – До вчерашнего вечера его деньги для меня были совершенно не важны. Они и сейчас не важны, но я ему очень благодарна.

– Как и все мы. – Мама откусила кусок сэндвича, прожевала и проглотила. – Значит, у вас все серьезно?

Я понятия не имела, что на это ответить.

– И да, и нет. По большей части да, но… все сложно.

– М-м-м. Как продвигается работа с твоим гарвардским проектом?

– Не очень. Я немного отвлеклась. Честно говоря, я до сих пор не знаю, на чем остановиться. – Я поиграла ложкой. – А как дела на ферме?

Трэвис посмотрел на меня, потом на маму.

– Сначала поговорим о главном, – сказала мама, метнув предостерегающий взгляд на сына. – Сейчас самое важное – это здоровье твоего отца. Давайте сосредоточимся на этом.

– Да, мэм, – ответил Трэвис.

– Хорошо, мама, – согласилась я.

Мы с братом переглянулись и разом улыбнулись. Линетт Колдуэлл верна себе, несмотря ни на что.

Мы провели весь день в палате папы, в основном держали его за руку, пока он спал. Он не мог говорить из-за вставленной в горло дыхательной трубки. Так много трубок: в его груди, на шее, в животе, плюс капельница, соединенная с его рукой, и пульсоксиметр на пальце. Из-под больничной пижамы выглядывала тонкая белая повязка – она закрывала шов, ведь отцу вскрывали грудную клетку.

Пока он спал, мама вышивала, а Трэвис сидел на подоконнике и что-то смотрел в мобильном. Я сидела на одном из стульев рядом с кроватью отца, и глаза мои сами собой закрывались. Я не спала уже больше суток, и от усталости мысли путались.

Перед глазами возникали какие-то образы, пока наконец я не оказалась в объятиях Коннора и не заглянула в его зеленые глаза.

– Я так много хочу тебе сказать, – проговорил он.

– Так скажи, – прошептала я.

Вместо этого он наклонился и поцеловал меня. Меня охватило желание, внизу живота стало горячо, кровь закипела в жилах. Я прижалась к нему и поцеловала в ответ, широко открывая рот, чтобы взять все, что он мог мне дать. Мы целовались, пока у меня совершенно не перехватило дыхание, и тогда я отстранилась.

На меня смотрели сине-зеленые глаза, подобные океанским глубинам.

Уэстон обнимал меня, его тело прижималось к моему. Он сжал мое лицо в ладонях, погладил большими пальцами щеки, и то, как он на меня смотрел…

Никогда еще мною так не восхищались.

– Я так много хочу тебе сказать, – проговорил он.

– Так скажи, – прошептала я.

Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом поднял голову и посмотрел куда-то поверх моего плеча.

– Пора уходить.

– Что? Нет…

– Отем? Пора идти.

Я проснулась как от толчка: и действительно, брат тряс меня за плечо.

– Что…

– Нас выгоняют.

Я заморгала спросонья и огляделась, еще не придя в себя ото сна. Я все еще чувствовала прикосновение губ Коннора. Или Уэстона? Оба поцелуя казались такими реальными. Поцелуй Коннора я ощущала губами и телом, в то время как поцелуй Уэстона я чувствовала где-то глубоко внутри себя…

Я стряхнула с себя сонливость и наклонилась поцеловать отца в щеку.

– Пока, папа, – прошептала я. – Спи спокойно. Мы вернемся утром.

В Небраску я прилетела в чем была, без багажа, так что Трэвис отвел меня в Уол-Март, где я купила себе зубную щетку, пасту, расческу и нижнее белье. Еще мы купили жареного цыпленка в «Барбекю Салли» и привезли его домой.

Дом.

Большой ветхий деревенский дом со старыми обоями и скрипящими половицами. В кухне пахло деревом и маминой стряпней.

Из хлева доносились писк цыплят и низкое мычание коров. Когда мы подъехали, солнце уже опускалось за широкие поля и небо над горизонтом окрасилось в золотой и лавандовый цвета.

Я понимала, почему брат хочет прожить здесь всю жизнь. Я тоже любила это место, но всегда, с самого раннего детства, знала, что не останусь здесь навсегда. Однажды я уеду, но в один прекрасный день вернусь вместе с человеком, за которого выйду замуж, и покажу ему закат над нашей фермой. Мне хотелось поделиться с ним этим местом, в котором я родилась, а еще хотелось увидеть место, в котором родился он. Его дом. Потом мы бы снова уехали, чтобы найти свое собственное место.

После ужина я закрылась в своей комнате; стены в ней были оклеены обоями с рисунком из колокольчиков, и на них до сих пор висели постеры фильмов «Мулен Руж» и «Гордость и предубеждение» с Кирой Найтли в главной роли. В старом шкафу до сих пор лежали мои старые вещи. Я приняла душ и надела свою старую пижаму, завернулась в один из связанных мамой пледов и села на установленные на крыльце качели – смотреть, как на небе загораются звезды.

Около девяти часов я открыла мобильный и перечитала сообщения, которые вчера ночью прислал мне Коннор. Улыбнувшись, я нажала на кнопку вызова. Через три гудка он ответил.

– Привет, – прозвучал в трубке низкий голос Коннора.

– Привет, – сказала я. – Ты занят?

– Нет, просто сижу дома. Как твой папа?

– Хорошо. Он перенес операцию и открыл глаза. – У меня по щекам уже текли слезы. – Спасибо тебе большое.