Ольга Арнольд - Сезон любви на Дельфиньем озере

Наконец объявили наш рейс, и мы пошли на контроль, опасливо закрывая корзинку с кошкой чемоданами.

Нам в тот день повезло: самолет задержался всего лишь на час, и в аэропорту Анапы уже ждал экспедиционный «уазик», который без приключений доставил нас на место. Впрочем, без приключений — это в нашем понимании то, что у машины не отказали тормоза, мы не застряли на каком-нибудь особо крутом подъеме и не сорвались в пропасть. Ехать на тряском «уазике» по горной дороге, засыпанной камнями после оползней и размытой ливнями (грейдерщик помер, сообщил нам шофер, и трассу в этом году никто не чистил), большая часть которой к тому же проходит по краю обрыва, да еще по тридцатиградусной жаре, — удовольствие не из самых приятных. Когда мы к пяти часам прибыли наконец на место, я чувствовала себя так, будто кто-то пытался сделать из меня яичницу-болтушку. Представляю, какие ощущения испытывала во время переезда несчастная кошка!

Первым, кого я встретила, когда с трудом сползла с подножки «уазика», был мой старинный приятель Никита Вертоградов, работавший в дельфинарии тренером. Он радостно принял меня в свои объятия и, целуя, так крепко притиснул к своей широкой груди, что сломались висевшие у меня на шее солнечные очки на цепочке. Дорогие американские очки, сувенир на память от уехавшей за рубеж подруги! Правое стекло пошло трещинами, левая дужка отскочила… Они теперь годились только в мусор.

Завидев Инну, жену Никиты, я, едва успев поздороваться, принялась жаловаться ей на мужа. Но она почему-то мне не посочувствовала — пропустив мимо ушей рассказ о моей безвозвратной утрате, она, всплеснув руками, почему-то возмущенно спросила:

— Как?! И тебя он тоже обнимал и целовал?

Поварих тоже встретили с распростертыми объятиями — как всегда и даже более радостно, чем всегда. Выяснилось, что в этом году по совершенно необъяснимым причинам на наших работниц горячего цеха одновременно набросились всевозможные напасти: Галя и Рита, которых должны были сменить мои подруги, уехали раньше — у одной муж в Москве сломал ногу, а вторая сама здесь разболелась. Вторую смену поварих — двух девчонок-студенток — с позором выгнали: мало того, что они готовили совершенно несъедобно, но еще и умудрились сварить суп из непотрошеной курицы! Оказывается, они пребывали в полной уверенности, что куры бегают под ногами, уже готовые для котла. Если учесть, что из одной синюшной и с таким трудом добытой курицы предполагалось приготовить полный обед на двадцать пять человек (курицу сначала варят, потом вынимают из бульона и режут на множество мелких кусочков, которые смешивают с рисом, — получается так называемый «куриный плов»), то можно себе представить, насколько оголодали обитатели биостанции!

В последние два дня перед нашим приездом кашеварил один из сезонных рабочих, студент Саша-тощий, проклиная свой длинный язык — он неосторожно кому-то сболтнул, что в армии служил поваром.

Вика и Ника, войдя в положение, тотчас проследовали на кухню, а кошку поручили мне. Я успела только забросить свои вещички в домик Ванды, облобызаться с Тошкой, черным красавцем лабрадором моей тетушки (и с ней самой, разумеется, тоже), окунуться в море и отправилась на озеро.

И тут совершила крупную ошибку. Я по природе своей не кошатница, а собачница. Если иду по улице, то ни одна овчарка или сенбернар не пройдут мимо — нет, им обязательно надо подойти ко мне, положить передние лапы мне на плечи и облизать лицо, особенно если я в черном пальто, к которому замечательно прилипает собачья шерсть. Зато представители семейства кошачьих меня не очень-то жалуют, и эта неприязнь взаимна. Я кошек не понимаю. Это была величайшая самонадеянность с моей стороны — вынуть кошку из корзинки, а саму корзинку бросить в лагере в полной уверенности, что незнакомая мурка, самым жестоким образом оторванная от дома, будет спокойно сидеть у меня на плече или на руках весь трехкилометровый путь до озера.

Биологическая станция Академии наук была расположена на самом берегу моря в расщелине между горами, покрытыми скудной, но зато крайне ценной и редкой, по словам наших ботаников, растительностью.

Тут, например, рос почти всюду уже вымерший бокаут [1] Фисташка туполистная. — Здесь и далее примеч. автора. — высокие и мощные раскидистые деревья с плодами в виде миниатюрных орешков, которые облюбовали симпатичные сони. Сам же лагерь со всех сторон был защищен кустарником, у которого много названий; мне больше всего нравилось прозвище, не вошедшее ни в какие определители, — держиморда; может, оно и не слишком благозвучно, но очень точно определяло его характер: попав в его заросли, самостоятельно выбраться из них было невозможно, разве что с огромными потерями для одежды и собственной кожи. Другие, более научные названия этого растения — держидерево, или «Христовы страсти»; они тоже отдают должное его загнутым назад огромным колючкам.

Горы были не слишком высоки, но склоны их со стороны моря были подвержены частым оползням, и проложенные чуть ли не по краю обрыва дороги настолько отличались от цивилизованных серпантинов (местами по ним проехать мог только вездеход), что это достаточно надежно защищало и сам дельфинарий, и реликтовые леса от слишком назойливых визитеров. К тому же непрошеных гостей настойчиво отлавливали пограничники, особенно в сумерки.

В трех километрах от базы находилось соленое озеро, на котором был построен дельфинарий дня публики, с трибунами и причалом для катеров из Анапы, Геленджика и Новороссийска, привозивших зрителей. От биостанции до «Дельфиньего озера» (так называлось это заведение) можно было добраться двумя путями: по верхней дороге, проходившей по горам мимо погранзаставы, и нижним — по самому берегу моря; тут приходилось прыгать с камня на камень, и пройти, не замочив ног и не набив синяки, было затруднительно. К тому же узкая полоска берега проходила под крутыми скалистыми обрывами, и всегда сохранялась опасность камнепадов. Надо ли говорить, что я выбрала именно этот путь?

Впрочем, я бы добралась до озера вполне благополучно, если бы не кошка. Она совершенно озверела. Как только мы с ней дошли до кромки моря и она его увидела и услышала, то принялась выть — да, другого слова я и не подберу! Это было никак не мяуканье и не мурлыканье. Мне надо было бы сразу же повернуть назад и взять корзинку, но я же упрямая! И я храбро отправилась вперед. Кошка отчаянно царапалась и вырывалась; когда она попыталась кусаться, я от неожиданности ее выпустила. Она тут же шарахнулась подальше от пугавшего ее моря и попыталась взобраться вверх по обрыву, но это ей, к счастью, не удалось. Когда она соскользнула со скалы вниз, я хотела снова взять ее на руки, но не тут-то было!