Ольга Арнольд - Сезон любви на Дельфиньем озере

И тогда я отправилась вперед, а черное, насмерть перепуганное создание пошло за мной, отчаянно, во весь голос, мяукая. И так мы с ней и шли: то я несла ее на руках, пока могла терпеть ее когти, то она брела за мной под самым обрывом, то я снимала ее с очередной отвесной скалы, опасаясь, как бы она не вызвала камнепад. Она не обратила внимания даже на ласточек-береговушек [2] На самом деле это вовсе не ласточки, а стрижи, птицы, абсолютно ласточкам не родственные. Татьяну извиняет то, что она не зоолог по образованию. , тучами носившихся над нами, непрошеными гостями, когда мы забрели в их царство — мы проходили под сплошь изрытой норками стеной из песчаника. Мы появились на озере не через сорок пять минут, за которые я обычно проделывала этот путь, а через полтора часа; первым, кто встретил нас, был мой бывший супруг.

Убедившись, что мы уже на месте, я отпустила кошку, она черной стрелой понеслась куда-то за домики, по направлению к лесу, и мы только ее и видели. Так как на этом ее роль в повествовании заканчивается, скажу только, что в течение ближайших трех месяцев и ее, и вскоре появившихся на свет ее котят наблюдали с расстояния не меньше ста метров, а к еде, которую ей оставляли за хозблоком, она подходила только ночью; очевидно, за это путешествие она настолько разочаровалась в людях, что предпочла своих детей воспитывать дикарями.

Сергей подошел ко мне и, видно, хотел что-то сказать, но только присвистнул, увидев мои окровавленные руки и грудь. Поэтому он произнес только: «Привет!» — и отвел меня в радиорубку над пустыми трибунами, где была аптечка; в рубке тоже никого не было. Первые мгновения нашей встречи прошли как-то скомканно; да и что скажешь в ситуации, когда он протирал мои царапины ваткой, смоченной в перекиси, а потом мазал их йодом, а я еле удерживалась, чтобы не вскрикнуть вслух?! У нас с Сергеем были очень странные отношения: жить с ним было невыносимо, но стоило только ему увидеть меня после длительной разлуки, как он, казалось, вспыхнул такой же пламенной страстью, как и в начале нашего романа.

Обработав мои раны, он принялся меня целовать. Я не сопротивлялась, не желая его обидеть, к тому же знала, что сопротивление только его разожжет. Когда же его поцелуи стали чересчур настойчивыми, то, мягко отстранясь, я напомнила ему, что мы здесь не одни. Как ни странно, но оказалось, что на всем Дельфиньем озере мы были именно одни — не считая, конечно, зверей!

— Не бойся, Татьяна, часть ребят уехала в Новороссийск с последним катером, и они вернутся только завтра утром, к первому представлению, а остальные ушли в гости на базу. Я дежурный.

Но я достигла своей цели: мой вопрос переключил его на другое, пыл его угас, и я отошла и села на трибуну, предприняв следующий отвлекающий маневр:

— Слушай, а попить у тебя не найдется? Я, кажется, потеряла много крови!

— В таком случае надо это восполнить не водой, а шампанским!

И он схватил меня за руку и потащил вниз; я еле успевала перепрыгивать со ступеньки на ступеньку, для него же это было привычным делом. Я боялась, что он поведет меня к себе в домик, который вместе со скромными жилищами других тренеров располагался за озером у границы леса; там мне трудно было бы с ним справиться. Но мы дошли всего лишь до близлежащего вагончика — тренерской, где оказался холодильник. Он вынул оттуда бутылку полусухого «Абрау-Дюрсо»:

— Твое любимое! И к тому же с настоящей пробкой!

Да, давно я не пила настоящее «Абрау-Дюрсо» — чуть ли не с самого нашего развода! В те годы, когда в магазинах стояло только ординарное «Советское шампанское», марочное «Абрау» можно было достать лишь в Новороссийске или в самом Абрау-Дюрсо. Как ни странно, именно Абрау-Дюрсо был ближайшим к дельфинарию населенным пунктом — всего двадцать три километра по горному серпантину, — если не считать, конечно, захудалого, вымирающего поселка Ашуко, жизнь которого теплилась вокруг рыбозавода; но рыбы в Черном море стало меньше, рыбозавод простаивал, а местные жители потихоньку спивались.

Задумавшись, я не услышала следующего вопроса, и ему пришлось его повторить:

— Есть хочешь?

Еще бы я не хотела! Из дома я выехала рано утром, и за весь день у меня не было во рту ни крошки!

Из холодильника на свет Божий были извлечены две банки консервов: тушенка и камбала в томате. Тренеры «Дельфиньего озера» — народ привилегированный, на биостанции же одна банка тушенки полагалась на пятерых, и то через день. Конечно, можно купить ее на свои деньги и тащить на себе, но где ж ее достанешь?

Где-то за электроплиткой Сергей отыскал пакет с хлебом, лишь слегка заплесневелым. В тренерской был почти такой же беспорядок, как всегда на моей памяти, но в кухонном уголке чувствовалась женская рука: ни крошек, ни пустых банок, посуда вымыта, приборы аккуратно сложены.

— Никак у вас на хозяйстве женщина? — спросила я.

— Да, тут была Ирина, жена Малютина, она нам готовила, но два дня назад уехала с детьми в Москву.

Я его слишком хорошо знала, чтобы не понять, что он чего-то недоговаривает.

К тому же за двое суток местные мужчины просто бы обросли мусором! Если в его жизни появилась постоянная женщина, это очень хорошо для меня — может быть, мы с ним действительно могли бы стать друзьями.

Он накрывал на стол, а я любовалась его ловкими экономными движениями. Сергей не был красив в общепринятом смысле, но женщины всегда вились вокруг него роем — настолько их покоряла его гибкая стройная фигура и обаятельная улыбка. Когда он стоял на помосте и управлял своими котиками, послушно выполнявшими его почти незаметные глазу и уху команды, то был просто неотразим. Нередко девице достаточно было посмотреть представление, чтобы после этого сразу упасть в его объятия. Но когда мы с ним познакомились, он только начинал свою карьеру и был гораздо скромнее. Меня он поразил и завоевал скорее всего своей необычностью. «Правополушарный» — так называла его Вика; как и почти всякий человек, у которого необычайно развито образное мышление, он был левшой. Он жил не разумом, но чувством: он чувствовал животных, чувствовал людей. Он был прирожденным, изумительным дрессировщиком; казалось, между ним и зверями устанавливается какая-то невидимая связь. Не рассуждая и не вникая в смысл, мог прочувствовать красоту стихотворения; когда слушал любимую музыку, то уносился мыслями куда-то вдаль, за облака, а потом рассказывал мне, как летал где-то в космосе и ощущал всем нутром гармонию мироздания.

Он пытался описать мне фантастические картины, которые там видел, но я со своей приземленностью могла понять только, что это что-то вроде холстов Кандинского. Его чуть ли не сверхъестественные способности чувственного восприятия мира вполне компенсировали недостаток образования (Сергей окончил всего лишь десять классов).