Яна Егорова - Русский [СИ litres]

– Забудь! Если ты хочешь жениться из страха, что я залечу…

– Нет. Жениться на тебе я хотел еще до того, как между нами что-то случилось. Ты не поняла, моя маленькая. Я не предохранялся осознанно. Я ждал тебя. Долго. Говорил тебе об этом уже. Вспомни. Я не боюсь твоей беременности. Ты не поняла. Я хочу ее больше всего на свете. Делал и сделаю для этого все.

Папа приехал совсем поздно. Самолет задержали, потом ему пришлось заехать в гостиницу и только тогда к нам. Все это время, все эти часы мое сердце не переставало бешено колотиться. И после слов, услышанных от Андрея и от ожидания того, что должно произойти.

Я хотела и не хотела этого разговора. Переубеждать Соколова – все равно, что переубеждать безмолвную скалу. Он решил, и он так сделает. Так было с первого дня нашего с ним знакомства. Эти часы ожидания я просидела на диване в гостиной квартиры, ранее принадлежавшей его деду. Такому же боевому и честному, как и сам Андрей. Не совру ни капли, если скажу, что меня трясло. Мелкой такой, отвратительной дрожью. Внутри моего тела словно схлестнулись два борца сумо. Один отстаивал версию – бежать. Оставить Андрея и дать ему возможность стать счастливым с нормальной девушкой. Другой же, и мне так показалось, более сильный, отстаивал самый эгоистичный вариант развития событий. Смириться и поддаться чувствам, которые никак не отпускают меня на свободу. Отдаться мыслям о нем и утонуть в его любви, которой он пытается залить меня с головой все время нашего знакомства.

А еще не давала покоя мысль о том, что он сказал. Знал? Делал намеренно. Хотел, чтобы я забеременела. Что-то здесь не вязалось. Вроде бы все понятно. Бывает же любовь с первого взгляда. Люди говорят об этом. Но… Он меня совсем не знает. Ну, допустим, даже если он меня видел когда-то раньше. И что? Девчонок красивых полные улицы. Добрых, заботливых. Взять хотя бы ту же сегодняшнюю Машу. Как она вешалась к нему на шею? Готова была выпрыгнуть из своих брюк. Даже на больную маму наплевала. Женщины сходят по нему с ума. Ему же внезапно понадобилась капризная, ненормальная. Почему? Вот здесь… Вот именно это, пожалуй, и не складывалось, не монтировалось с теми чувствами, которые он демонстрирует. И у меня почему-то нет ни малейшего сомнения в том, что чувства эти искренние.

На стене тикали старые, деревянные часы. Они были без кукушки, но с боем. Гулко так бумкали каждый час. На полу, на старом паркете виден след от некогда лежавшего здесь ковра. На креслах были покрывала. Думаю, его дед, в отличие от внука, был аккуратистом. Из деревянного окна чуть сквозило. Еще только осень, но по вечерам холод чувствуется довольно прилично. Пожелтевшие занавески на окнах. Старая ткань от времени лишь изменила цвет, но совсем не износилась. В витрине портрет деда Андрея. Статного военного…

В дверь позвонили! Мое тело мгновенно выдало весь уровень накалившихся нервов – подскочила на диване. Хорошо, хозяин дома был у себя в комнате, уже минут двадцать разговаривал с начальством по телефону. И это он. Немногословный Соколов!

Момент, между тем, как тряслась на диване и тем, как вдруг оказалась перед входной дверью – выпал из моей памяти.

– Привет, доченька, – папочка поймал меня еще на входе и прижал носом к своему дорогому костюму.

Сколько его помню – он всегда так одевался. Или больничный халат, или баснословно дорогой костюм, как будто он не хирург, а как минимум миллионер. Но я лукавлю, от последнего он не настолько далеко.

– Ждете? Я тут кое-что к чаю привез. Ты помнишь, из моей коллекции, – он протянул мне черный пакет, в котором, судя по тяжести, была стандартно бутылка дорогого чего-то и как закуска – конфеты. Зная его, это был Париж или Лондон. Ниже папа не летает в подарках от своих пациентов. При этом вино или коньяк всегда коллекционные, а шоколад от знаменитых шоколатье. Никакого сравнения с моим… с Андреем.

– Хорошо, папа, проходи.

В первые минуты мне откровенно повезло, Соколов, судя по всему, еще не завершил разговор по телефону и не слышал, что кто-то пришел. Папа прошел в гостиную прямо в ботинках. Именно так он привык. В нашей квартире всегда прибиралась уборщица, и обувь мы снимали в очень редких случаях и то, исключительно зимой. Летом, осенью и весной, до снега и холодной погоды – все по дому перемещались в уличной обуви. Разумеется, квартиру отца не сравнить с наследством Андрея. Скромная трешка, пусть и в Москве, но без ремонта, без дорогой мебели и обслуги.

– А где Андрей? – спросил папа, остановившись у портрета деда Соколова и с интересом принявшись его изучать.

– В соседней комнате, – сказала, поставив на стол его гостинцы. Вино и конфеты – как и предполагала. – Он с начальством говорит по телефону.

– А что, Леночка, в этом гостеприимном доме, – «гостеприимном» он словно хотел выплюнуть, но в последний миг удержался и лишь выдавил его с интонацией осторожности, – найдутся бокалы и штопор? Мы все люди взрослые, полагаю, будет правильно выпить за встречу.

До меня вдруг дошло, что я даже этого не знаю о доме Андрея, хотя живу здесь уже несколько дней. Пришлось отправиться на кухню и поискать там по шкафчикам. Пока все нашла и вернулась в комнату, там же появился и Соколов. Мы вошли одновременно, при этом он пропустил замявшуюся от смущения меня вперед и легонько притронулся к моей спине, чем не придал мне уверенности, а скорее заставил смутиться еще больше.

– Добрый вечер, Геннадий Георгиевич, – официально поздоровался мой «брат». Андрей не переодевался и так и остался в брюках и рубашке, хоть это понравилось отцу. Но, подозреваю, тот очень быстро прикинул в уме стоимость одежды Соколова. Что-что, а дорогие вещи – своеобразный фетиш моего папы.

– Добрый вечер… Андрей, – с паузой ответил отец и пожал протянутую руку. Задержал ее в своей ладони, внимательно рассматривая оппонента. – Наконец-то мы с тобой познакомились. – Что ж, ты не похож на мать. Ты прости, что разглядываю тебя так откровенно, но мой интерес легко объясним.

– Да, я понимаю, – кивнул омоновец и терпеливо позволил себя рассмотреть.

– Да, – отец разочарованно причмокнул, – все же, я как-то…

– Не похож? – усмехнулся мой «брат».

– Не буду скрывать, не похож.

Отец умел говорить правду в лицо. И жестокую и не очень. Впрочем, как и ложь. Издержки профессии, когда ты по долгу службы обязан сообщать пациентам новости об их участи. Или уже родственникам, о твоей участи. Я боялась, что Андрей обидится, но он отреагировал абсолютно неожиданно, уперев руки в натренированные до предела бока и этим самым словно продемонстрировав не просто отсутствие сходства между ними, а даже очевидную разницу. Егоров – статный, утонченный, с ухоженными руками (обязательное условие в профессии хирурга), такой, настоящий аристократ, привыкший к корпоративным играм и интригам, а так же лжи во имя денег. Мне ли не знать, что он с легкостью делает операции, которые можно было бы и не делать. Но если подумать об их стоимости, то симптомы и причины найдутся моментально.