Эрика Адамс - Игрушка палача [litres]

Нет, ничего не стёрлось из памяти, как я наивно полагала недавно. И сейчас меня ожидает то же самое долгое и жестокое унижение, с той лишь разницей, что девственницей я уже не была, а Палач вознамерился побывать везде, где только ему в голову взбрёдет. Я перестала дёргаться и замерла, слыша, как он уже расстегнул молнию на своей униформе и, матерясь, пытается поймать маленькую застёжку на моём комбинезоне.

– Нет, не так.. Я всё сделаю, сама, сама… – испуганно запричитала, надеясь на то, что он услышит меня. Услышал. Крепко схватил за плечи и развернул лицом к себе, крепко ухватив за подбородок, поднимая моё лицо вверх.

– Как в старые добрые времена, да, Тайра?..

Я поднялась на цыпочки и, преодолевая отвращение к дурманящему запаху, потянулась к его губам. Дотронулась на короткое мгновение, стараясь заставить себя сделать ещё маленький шажок вперёд. А саму трясёт от омерзения и страха перед тем животным, что крепко держит меня, впиваясь пальцами в предплечья.

Чувствую, что глаза наполняются слезами, одновременно вспоминая, как сильно его бесили раньше мои слёзы, и пытаюсь не подать виду, что вот-вот разревусь от бессилья. Задерживаю дыхание и резко подаюсь вперёд, накрывая его рот своим, скольжу языком по нижней губе, чувствуя, как меня раскалывает надвое. Часть меня знает его, знает этого мужчину и его тело, любит прикосновения этих твёрдых, резко очерченных губ… А вторая часть кричит от ужаса и её передёргивает от отвращения, ей не терпится убраться отсюда и, кажется, что её вот-вот стошнит…

Палач громко стонет и опускает руки ниже, крепко охватывая ягодицы, щиплет и мнёт через ткань комбинезона. Его язык беспрепятственно проникает в мой рот, глубоко проталкиваясь внутрь. Я подаюсь вперед и втягиваю его язык в свой рот ещё глубже, чувствуя, как Палач ещё теснее прижимается ко мне своим твёрдым телом…

Пора. Со всей дури я сжимаю челюсти, прокусывая его язык до крови. Рот наполняется металлическим привкусом, который вместе со вкусом гиррана вызывает рвотный позыв. Палач глухо стонет и бьёт меня кулаком в живот. Меня отбрасывает назад, и я сгибаюсь пополам, судорожно хватая ртом воздух, и корчась от сильной боли.

– Сука! Сука! – Палач крепко цепляется рукой мне в волосы, насильно поднимая меня к себе, отирает рукой кровь и слюну на губе, сплёвывает в сторону ярко-красным и выдыхает мне в лицо:

– Чего ломаешься? Дала бы по-быстрому всюду, куда надо…

Он отпускает волосы и заламывает руку, заставив нагнуться вниз и поскуливать от боли, выкручивающей запястье. Он тащит меня куда-то прочь из своих комнат. Я сквозь пелену слёз отмечаю, что идём через весь коридор уровня к лифту. Случайные встречные испуганно шарахаются в стороны и вжимаются в стены при виде мрачной фигуры Палача, изрыгающего проклятия и осыпающего меня ругательствами.

Вниз. Вниз. Вниз. Влево по коридору…

Короткая остановка перед массивной серой дверью. Вперед по серым безликим коридорам. Меня трясёт от ужаса. Я узнаю это место, в котором бывала однажды вместе с Палачом. Тюремный блок, камеры заключения. Стараюсь сдержать рвущиеся из глубины рыдания и не предаваться воспоминаниям о том, что происходило здесь тогда…

Перед носом распахивается очередная дверь, Палач вталкивает меня в комнату, приказывая солдатам убираться прочь. Они поспешно покидают кресла перед экранами, передающими изображение с камер наблюдения, и плотно притворяют за собой дверь. Мы одни в этой огромной комнате, утопающей в сером полумраке.

Я и чудовище, потерявшее привычные любимые черты. Их нет. Возможно, их никогда и не было. Может, всё это время я всего лишь бредила наяву, и не было ничего, кроме той первой ночи и того, что произойдет прямо сейчас.

Палач ухмыляется, будто знает, о чём я думаю и разворачивает меня спиной к себе. Вспарывает клинком ткань комбинезона и нетерпеливо тянет вниз трусики. Одной рукой цепляется в волосы, заставляя вскинуть голову, а второй сильно давит на поясницу так, чтобы спина выгнулась. Освобождает член из брюк, прижимает между моих сильно сведенных бёдер, будто решая, куда пристроить эрегированный член. Смеётся и одним толчком заполняет моё лоно, непроизвольно сжимающееся от неприятных ощущений.

Ожесточённо двигается, вбиваясь с каждым толчком до упора, и не даёт отстраниться, лишь ещё сильнее дёргает волосы на себя. Кажется, что вырвет их вместе с клочьями окровавленной кожи и даже тогда не успокоится, найдёт, за что ещё уцепиться, чтобы разорвать в клочья, пока долбится в меня, громко покрикивая.

Его рука сжимает моё бедро будто щипцами, член раз за разом выходит из меня и вновь проникает в разгоряченное сухое лоно. А внутри меня раздирает мерзкое противное ощущение дежа-вю. Всё это уже было. Всё это происходит со мной сейчас. И возможно произойдёт еще и ещё, если только он не прикончит меня, сразу после того, как отымеет.

Внезапно он толкает меня вперёд так, что я лечу прямо лицом на приборную панель стола, больно ударившись щекой об неё. Поворачиваю голову и вижу, как он неторопливо застегивает брюки, ткань плотно облепляет его эрекцию, не скрывая ничего…

– Ты хотела долго и счастливо, Тайра..? Долго обещаю, да-а-а… Насчёт второго не уверен. Закончим позже, птичка… – Палач ядовито выплёвывает слова, хватает меня за руку и вновь тащит по коридорам, останавливается перед одной из дверей, открывает её и вталкивает меня внутрь.

Я лечу, лечу вперёд, не в силах удержаться на ногах, ожидая удара о твёрдую поверхность…

Но вместо этого чувствую, как пол мягко пружинит моё тело. Последний лучик света торопливо ускользает вслед за захлопывающейся дверью. Я кричу… Мой крик тонет, он исходит на нет, остается лишь гнетущая безмолвная тишина. Некоторое время я лежу без движения, чувствуя под щекой странное пористое покрытие, мягкое, но не настолько, чтобы проваливаться, утопая в нём.

Я осторожно поднимаюсь и бреду на ощупь, наталкиваясь руками на стены, сделанные из такого же материала. Стучу по ним рукой, кулак мягко отталкивается от стены и возвращается в исходное положение. То же самое и с полом. Обессилено опускаюсь на него и лежу с открытыми глазами, что ровным счетом ничего не значит, потому что вокруг меня абсолютная чернота.

Из моего горла вырываются судорожные всхлипы и рыдания, но отчего-то я их не слышу. Подношу руку ко рту, разинутому в отчаянном крике, который рвёт глотку и остается безмолвным. Ничего. В этой странной камере не слышно ничего. Ни единого звука. Будто комната пожирает любой шум, заключая меня в кокон абсолютной давящей тишины, разрывающей барабанные перепонки.

Я знал, что будет непросто сделать задуманное. Легко было там, у Дэйррина, сидя в кресле, строить планы, делиться с ним сведениями и соображениями. Легко было, подбрасывая слова, играть ими так, будто за ними не стояло ничего, кроме призрачных образов мыслей в голове. А вот воплотить в жизнь этот чудовищный план… Сложно, мать его.