Александр Слепаков - Вся история Фролова, советского вампира

Они попрощались с заведующим кафедрой, сказали всем: «До свидания», и, провожаемые многозначительными взглядами преподавательниц и лаборанток, вышли, громко и с увлечением обсуждая закономерности то ли онтогенеза у рыб, то ли филогенеза у птиц.

Они вышли на улицу Энгельса. За время конференции и произошедшего после неё чаепития улица сильно изменилась. В свете фонарей в безветрии практически прямо летели, а скорее, медленно опускались на землю большие хлопья снега. Это был первый снег. От него вокруг ламп уличных фонарей образовались круги света, в которых летели огромные снежинки, а «Солнышко» со своими огнями стало скорее похоже на космическую станцию, чем на советский универмаг.

– Да, – сказал Евгений Петрович, – вся наука сразу вылетает из головы. Обратите внимание, как тихо. Снег поглощает звук, те же машины, те же троллейбусы, автобусы… Но тихо, как будто кино показывают. Можно я понесу ваш портфель?

– Можно, – сказала Тамара Борисовна, – только за косы меня не дёргайте.

– Я буду нести ваш портфель в ужасном смущении, не зная, что сказать, – признался Евгений Петрович.

– А я буду потихоньку злиться, что вы такой несмелый, – улыбнулась Иевлева. – Я тоже не буду знать, как поддержать беседу в такой ситуации, наше молчание будет мне казаться ужасно неловким. Мне будет очень стыдно.

– Мы попрощаемся перед вашим подъездом, но вы не будете спешить уходить, – сказал Евгений Петрович.

– А потом мы будем целоваться в подъезде. – Иевлева засмеялась. – Бедные дети. Бедные бездомные дети советской страны. Потому что дома родители, и там целоваться нельзя. А вы умеете целоваться?

– Нет, – признался Гущин, – я присасываюсь, как пиявка, обезумев от ощущений, потеряв власть над собой. От моих бездарных поцелуев у вас будут потом раздражения на губах. Вы будете касаться их пальцами, от этого вашего движения я потеряю остатки самоконтроля, превращусь в животное с остекленевшими глазами. Вам станет неприятно смотреть на меня.

– Нет, – сказала Иевлева, – во мне проснётся жалость, что-то вроде материнского инстинкта. Я смогу понять, как вам плохо, как это мучает вас. Я увижу, что с вами творится что-то жуткое, да ещё вдобавок из-за меня. И сознание, что это я – причина вашего состояния, сделает меня перед вами беззащитной. Вы почувствуете это, и в вас проснётся инстинкт доминации. Это погубит меня окончательно.

– Ну… уж прям погубит… – улыбнулся Евгений Петрович.

– Да, вы правы. Погубит – это слишком сильное слово.

– Это случится в лифте, – продолжал Евгений Петрович. – Однажды, провожая вас, я нажму кнопку последнего этажа…

– Или в раздевалке, во время первого урока, на который мы оба опоздаем, – вторила ему Иевлева. – Там есть такой закуток за вешалками.

– Нас застукает вахтёрша, – говорил Евгений Петрович, – это будет ужасно, нас поведут к директору школы, вызовут родителей. Какую странную грустную и чудесную историю мы с вами рассказываем.

– Это снег, – сказала Иевлева, – это на нас так действует снег.

Они успели дойти до Пушкинской и, не сговариваясь, свернули в сторону Крепостного переулка. Там жила Иевлева. Евгений же Петрович был бедным бездомным советским ребёнком, дома его ждала жена.

А вот для доцента Шурова, который тоже собирался выйти на улицу Пушкинскую, но с собакой, с целью прогулять эту собаку перед сном, падающий снег имел неромантическое и совершенно прикладное значение. Пришла зима – пора надевать меховую шапку. Доцент Шуров, преподаватель кафедры иностранных языков, вышел со своим доберманом, который был жутким истериком и трусом. Вопреки расхожему мнению о боевых качествах этой породы. По случаю снега доцент надел свою очень красивую шапку из лисьего меха.

Двое уличных специалистов по сдёргиванию меховых шапок с голов прохожих решили по такому случаю рискнуть, несмотря на присутствие добермана. Шапка была слишком привлекательна. А может, они видели уже эту собаку в деле… Один из них сдёрнул на бегу шапку с головы доцента и кинулся прочь. А другой ударил доцента по голове какой-то палкой и тоже побежал. Доцент схватился за голову, но побежал за ними. Сзади бежал доберман, который боялся остаться один.

Иевлева услышала топот бегущих и оглянулась, за ней оглянулся и Гущин. Оба сразу поняли и оценили ситуацию. Доцента Шурова они хорошо знали, оставить его без помощи было невозможно. Но Иевлева испугалась за Евгения Петровича и крикнула, чтобы он не встревал. Он не послушал. Он вырос в ростовском дворе, происходил из простой семьи и не был в таких делах новичком. Но он всё-таки последние годы занимался научной работой, а шпана грабила и воровала, к тому же их было двое. Это был для Евгения Петровича неравный бой. Но он всё равно бы не отступил, а при ней и подавно.

Иевлева не успела вклиниться между ними, потому что второй, тот, который был с палкой, вырвавшись вперёд, прыгнул с бегу прямо на Евгения Петровича. К чести Евгения Петровича следует сказать, что он сумел увернуться от удара корпусом и сам довольно прицельно двинул по принадлежащей этому корпусу физиономии.

Но второй, тот, что был с шапкой, толкнул Гущина, и тот полетел во весь свой высокий рост на землю, ударяясь головой.

Шпана с шапкой побежала было дальше.

Сапожки Иевлевой были хоть и на невысоких каблуках, но и так бегать в них неудобно. Она всё-таки предприняла попытку догнать грабителей. Услышав за собой перестук женских каблуков, они остановились, повернули и пошли на неё…

Глупая ситуация. Она попятилась, оглянулась. Гущин вставал, он был далековато, но всё видел. Доцент Шуров тоже был на подходе. К счастью, подоспел доберман и стал лаять на Евгения Петровича, что отвлекло его внимание от Иевлевой.

Больше медлить было нельзя, просто не было другого выхода. Тамара Борисовна передвинулась в сторону того, кто держал шапку, ударила его кулаком в ухо, и он от удара свалился на снег. Шапка покатилась по снегу. Второму Иевлева просто крикнула:

– Беги!

Он повернулся и кинулся бежать. Первый тоже вскочил и побежал. Доберман бросил облаивать Евгения Петровича, выдвинулся на передний план и залаял вслед убегающим. Подбежавший доцент Шуров поднял свою шапку и стал стряхивать с неё снег.

– Вот с**и, а? – заговорил взволнованно доцент Шуров. – Ну сорвите шапку, но по голове-то зачем бить?!

Их обоих нужно было успокаивать – и доцента Шурова, и его добермана. Особенно добермана, который скулил и жаловался так, как будто это с него сорвали шапку. Но тут оказалось, что главным пострадавшим был всё-таки Евгений Петрович. Он морщился и прикладывал к волосам снежок, который только что слепил. Иевлева внимательно посмотрела на него, потом отвела руку со снежком и приложила свою ладонь к его голове. Она почувствовала, как у неё под рукой гудит боль и к месту удара приливают кровь и лимфа.