Александр Слепаков - Вся история Фролова, советского вампира

– Вы сильно ударились, – сказала она. – Придётся зайти ко мне. Вам будет оказана первая медицинская помощь.

– А вы не проводите меня? – спросил доцент Шуров.

– К сожалению, мы спешим, – ответила Иевлева, – но если хотите, шапку могу взять с собой и оставить для вас в деканате.

– Нет, извините, большое спасибо за помощь, но так можно и простудиться, – возразил Шуров.

Они разошлись с Шуровым на улице Пушкинской в разные стороны, причём доберман долго не мог понять, с кем ему идти, перебегая от хозяина к Иевлевой с Гущиным: с хозяином было как-то привычнее, но с этими двумя безопаснее.

В комнате Иевлева приняла от Евгения Петровича пальто, но туфли снимать ему категорически запретила.

– Это не буддийский храм, здесь не нужно снимать обувь.

– А какой это храм? – спросил он.

– Вообще-то это храм Афродиты, – ответила Иевлева. – Но мы временно поменяем Афродиту на Асклепия, потому что он вам сейчас нужнее. А вы держались молодцом. Снег не убирайте от головы!

– Да я держу, – сказал Евгений Петрович. – А скажите, вы правда одного из них съездили кулаком по уху или мне показалось?

– А я думала, вас собака отвлекла, – ответила Иевлева.

– Нет, представьте себе, – заметил Гущин. – Я даже на неё не смотрел. Мне показалось, что вы одному дали по уху, и он упал и выронил шапку, а другому, который был от вас справа, вы что-то крикнули, и он нормально вас перепугался и бросился бежать. Что это было?

– Узнаете в своё время. Ничего страшного. Я немного умею драться, особенно в сумерках. Но на мужчин поднимаю руку редко, только в исключительных обстоятельствах.

– Это успокаивает, – улыбнулся Гущин. – А где вы научились?

– У меня был хороший инструктор. Его нет в живых.

– Мне очень жаль.

– Это не то, что вы подумали. То есть не совсем то.

– А почему особенно в сумерках?

– Особенности инструктора. Я вам когда-нибудь расскажу.

– Да, конечно.

– Вот я уверена, – сказала Иевлева, – что даже к волосам на месте ушиба вы не можете притронуться.

– Почему не могу? – удивился Гущин. – Притронуться я могу, но будет, конечно, больно.

– Тогда давайте притронусь я и немного вас полечу, – предложила Иевлева. – Садитесь на стул и смотрите прямо перед собой.

Гущин сел на стул, Иевлева встала за его спиной, она приложила обе руки к его голове, почувствовала, как голова пульсирует, и стала успокаивать пульсацию, как бы разглаживать её. Краем глаза она смотрела на зеркало, в котором отражалось лицо Евгения Петровича. Она видела, что он закрыл глаза.

– Ничего, что я не предлагаю вам чаю? – спросила она.

– Не отвлекайте меня от ваших прикосновений, – ответил Гущин и презрительно выдохнул. – Чай!

– Вот я прикасаюсь к вам, – заметила Иевлева, – а ведь я знаю, что вы женаты, и несколько раз видела вашу жену. И всё равно у меня нет никаких угрызений совести. Вот ни капельки. Как вы считаете, это очень плохо с моей стороны?

– Хуже, – ответил Гущин, – что и я не чувствую угрызений совести.

– Что же делать? – спросила Иевлева.

– А вот вы закончите, – ответил Гущин, – и мы, наверное, будем целоваться. И как-то этот вопрос прояснится.

– Возникает соблазн, – сказала Иевлева, – закончить процедуру посередине. Но я не поддамся ему до тех пор, пока процедура не будет завершена.

– Хорошо, – сказал Гущин, – но очень прошу вас, ни одной минутой больше. Как только процедура завершится – сразу поддавайтесь соблазну.

– Забавно, что мы до сих пор на «вы»!

Когда вы, будучи беременной, отдаётесь человеку с разбитой головой, вы, конечно, проявите сдержанность. Хотя вы и обычно не склонны к метаниям в пароксизме страсти, акробатическим позициям и громким крикам, в этом случае вы будете особенно внимательны, осторожны, что совершенно не мешает нежности и всему остальному. Может, нужно было на этот раз ограничиться разговором, бокалом вина, сигаретой, обещанием обязательно встретиться в ближайшее время? Но жители больших городов отлично знают, чем заканчиваются обещания встретиться в ближайшее время. А влюблённые знают, что если что-то не случилось сейчас, то может не случиться никогда. И так очень часто бывает. А можно вас назвать влюблёнными, так как вам хотя и не по двенадцать лет, как Джульетте, но всё-таки и не по семьдесят.

Итак, если вы склонны к близости с мужчиной, который вам очень нравится, и вы даже чувствуете самую настоящую влюблённость, но у вас около трёх месяцев беременности, какое вы примете решение? Вы хотите этой близости? Да, конечно. Но сейчас время работает против вас. Пока ваша беременность почти незаметна. Но это не продлится долго. Потом вам самой не захочется из-за живота. Потом будет маленький, вам может стать вообще не до этого. А дальнейшее теряется в совершенно неопределённой перспективе. Так что, если вы хотите поцеловать его, сделайте это сейчас. Прямо сейчас. Пусть у него ещё немного гудит в голове. Не беда. Вы знаете, что это – ничего серьёзного. Сотрясения мозга нет, гематомы в мозгу не намечается, ну, есть небольшая шишка, до свадьбы заживёт.

И он тоже отлично понимает, что вы беременны. Но для него сейчас именно эта едва заметная беременность до такой степени обостряет вашу женственность, что он совершенно обезоружен. Вашей естественностью, полной открытостью перед ним, вашей нежностью. Вообще вами.

Вы целуетесь, а он врал самым подлым образом, что присасывается как пиявка. Ничего он не присасывается. Вы раздеваете его осторожно и раздеваетесь сами. В вашем положении инициатива должна принадлежать вам, это естественно. Он потом отыграется. Потом, когда вы перестанете быть беременной. Он уже понимает, что это не приключение. Что это надолго. Что это навсегда, скорее всего. Чужой ребёнок? Ерунда, как для тебя может быть чужим её ребёнок? А храм действительно Афродиты. Она сказала правду. Она из тех немногих, что всегда говорят правду. Даже когда врут. В том смысле, что говорят то, что нужно. Но про храм она точно не врала. Ты всегда знал, что бывает такое состояние, когда ты и твоё тело – это одно и то же существо. Ты можешь довериться ей. У неё нет никаких скрытых планов, связанных с тобой. Все её планы – открытые планы. Так как она вся открыта, всё её существо открыто для тебя. Открыто её тело, открыты её глаза.

Вы смотрите ему в глаза, он едва заметно улыбается вам, одними уголками губ, краями усов. Вот мужчина, которому никогда ничего не нужно будет объяснять. Вы пропускаете свои пальцы рук между его пальцами, прижимаете его ладони к своим, смотрите ему в глаза. У вас нет ни малейшего намерения скрывать перед ним то, что с вами происходит.

Потом вы курите, он – лёжа в постели, вы – сидя в кресле рядом. Он говорит, это будет мой ребёнок, я его только что усыновил. Он рассказывает, как феодалы насиловали жён побеждённых врагов, и после этого всё, что рождалось, считалось детьми этих феодалов. Даже если рождалось через месяц после насилия. Вы смеётесь, говорите, что ещё не известно, кто кого насиловал. Кто здесь – феодал. Он мечтательно улыбается, объясняет, что для усыновления это последнее обстоятельство не имеет значения.