Александр Слепаков - Вся история Фролова, советского вампира

Фролов уже полчаса находился в кабинете, прислушивался к их спору, не понимая большей части слов, но ухватывая общее содержание. Ему казалось – чего проще. Поздравляем, мол, с днём рождения. Желаем здоровья, успехов в работе. И все дела. Но он, конечно, не вмешивался, вообще его присутствие было незаметно, чтобы не смущать капитана Гурницкого.

Итак, на чём панове остановились? Да, на успехах в работе. Работа у товарища Брежнева была такая, что успехи в ней имели самое непосредственное отношение к ситуации в Польше. А ситуация была очень сложная.

Генерал подумал, что капитан Гурницкий всё-таки курит очень много. Итак, возвращаясь к ситуации в Польше. Во-первых, было очень холодно, сыро, ветрено и вдобавок темно за окнами. Во-вторых, было уже окончательно ясно, что забастовки и беспорядки в стране не прекратятся, потому что забастовщики не пойдут на уступки. И дело уже не в капитализме и социализме, и не в демократии, и не в верности идеалам, и не в реальных экономических перспективах, и не в том – что действительно нужно рабочему классу, который как раз и бастует. А дело совершенно в другом.

Они хотят перемен. Просто хотят перемен. Вопрос – а к лучшему будут эти перемены, или к худшему? – для них вообще не существует. Он имеет форму риторического вопроса: сейчас плохо, значит, если это переменится, то будет хорошо. Дальше этой простой фигуры сознание масс не пойдёт, нельзя требовать от людей больше того, что они могут понять.

Кроме того, они не любят русских. Это традиция, один из важных элементов польского национального сознания. Возможно, истоки этой традиции парадоксально лежат в близости двух народов. В их похожести, родственности и так далее.

Генерал понимал, что для поляка русский – это, в сущности, тот же поляк, только хуже одетый, хуже воспитанный, не католик и так далее. Совсем другое дело – немцы, например. Они, европейцы, лучше одеты, лучше воспитаны, многие из них католики, но они – чужие. Их тоже можно не любить, но по-другому. С уважением и оттенком зависти. А русские и особенно советские, в огромном своём большинстве – вчерашние крестьяне, вызывают к себе отношение младших братьев по цивилизации. Поэтому власть немцев над поляками неприемлема, но власть русских к тому же ещё психически абсолютно непереносима. А социализм – это и есть власть русских. Притом, что к отдельным русским людям поляк относится с теплотой и никакого превосходства не проявляет. Но русское политическое доминирование вызывает сильные эмоции, при которых любые соображения национальной пользы полностью теряют значение. Социализм, построенный в Польше под русским влиянием, воспринимается как абсолютное зло, сделать с этим ничего нельзя. Поэтому забастовки не прекратятся. Беспорядки не прекратятся.

Но генерал понимал также и то, что для советского руководства Польша является одним из ключевых факторов безопасности, важнейшим звеном Варшавского пакта. Это послевоенное мироустройство. Оно сложилось под влиянием двух фундаментальных обстоятельств: сначала армия Германии была под Москвой, на Волге и под Курском, а потом армия Советского Союза дошла до Берлина и взяла его. Генерал, участвовавший в молодости в этих событиях и дошедший в рядах польской армии до Берлина вместе с русскими очень, хорошо понимал, что для них безопасность западной границы – это не абстракция. Как для варшавских, да и некоторых московских интеллектуалов. За неё заплачено, наверное, тридцатью миллионами жизней, не меньше. А сейчас идёт холодная война. Её русским объявили те самые политические круги, при активном участии которых армия Германии оказалась на Волге. Они теперь с помощью интриг пытаются вырвать Польшу из советской политической системы. Они хорошо понимают, что это нанесёт советской системе смертельный удар. Поэтому у руководства Советского Союза в случае риска потери контроля над Польшей просто не будет выбора – оно окажется перед необходимостью восстановить этот контроль, применив вооружённые силы. Как военный человек, генерал понимал это очень хорошо и на месте советских аналитиков придерживался бы точно такого же мнения.

Генерал отлично понимал, что для советского руководства, как, впрочем, и для самого генерала, никакой тайны не представляет участие западных, в первую очередь американских, спецслужб в событиях на территории Польши. Что фактически исключает возможность компромисса. А это в свою очередь означает войну.

На чьей стороне в этой войне должно выступить польское правительство? На стороне своего народа и, следовательно, западных спецслужб? Против своего союзника, с которым тесно связана история последних десятилетий, который сыграл такую важную роль в становлении послевоенной Польши? Или выступить на стороне своего союзника, с которым мы связаны договором? Выступить на его стороне, но против собственного народа? Хотя и, что является не очень сильным утешением, выступить также и против западных спецслужб?

Генерал в который раз формулировал эту мысль для себя. В кабинете было тихо. Капитан Гурницкий редактировал принесённый им текст, вносил изменения, на которых только что настоял генерал Ярузельский.

Капитан Гурницкий отличался твёрдым характером, у него был свой взгляд на вещи, и он не вносил изменения безропотно, ничего не менял в тексте до тех пор, пока не был убеждён, что эти изменения необходимы. Работать с ним было непросто. Но именно за эти качества генерал ценил своего советника, именно за то, что он не был слепым исполнителем, а действительно помогал, имел своё мнение, спорил.

Итак, какую позицию должно занять польское правительство? Польское правительство служит польскому народу и защищает польский народ. Если народ сходит с ума, правительство принимает меры для того, чтобы защитить этот сходящий с ума народ и дать ему возможность пережить кризис. Следовательно, польское правительство не может передать власть руководимой эмоциями уличной толпе. Как бы красиво эта толпа сама себя не называла. Потому что от неё власть быстро перейдёт к этим самым западным спецслужбам, которые разжигают беспорядки.

Польское правительство является союзником советского правительства по Варшавскому договору. Но интересы польского народа – это абсолютный приоритет, поэтому сохранение стабильности в Польском государстве должно происходить в рамках, полностью контролируемых Варшавой, а не Москвой. Беспорядки необходимо прекратить. Но без внешнего вмешательства.

Таким образом польское правительство оказывается между молотом и наковальней. Между стремлением собственного народа к переменам и решимостью Советского Союза сохранить один из важнейших факторов своей безопасности. Что здесь молот, что наковальня – не имеет значения!