Марго Генер - Частицы магии. Огонь

Когда подошли к борту, Ян сел спиной к воде, проверив плотно ли прилегает намордник к лицу, и перевалился за борт. Раздался всплеск, через несколько мгновений подмирец вынырнул и поднял руку с оттопыренным большим пальцем.

Когда замахал Лодину, тот повторил за пластинчатым все с приторной точностью. Оказавшись в воде, они немного поплавали, о чем-то жестикулируя друг другу, потом, занырнули и исчезли.

Я некоторое время молча стоял на палубе и хлопала ресницами, пытаясь понять, как быть и что делать. Когда дошло, что осталась одна на этой очень волшебной, но совершенно непонятной посудине, меня мелко затрясло.

– Спокойно, – проговорила я себе, надеясь, ободриться.

Но вместо этого в груди тяжело ухнуло, как бывает в моменты беспричинного ужаса и паники. Стараясь заглушить дикое, первобытное чувство, стала ходить по палубе.

Солнце припекает, кожа поет и радуется, чувствуя горячие, ласковые лучи. Бриз растрепал волосы, которые так старательно разделяла на пряди, а от влажности они вздыбиились и стали закручиваться.

Немного побродив туда-сюда, успокоилась. Если пластинчатый считает, что справлюсь, значит, так и есть. Едва ли он стал бы оставлять на своей драгоценной лодке неумеху, которая разнесет ее в щепки.

Оперевшись на перила, стала разглядывать воду. Совсем не такая, как в реке Звенящей долины. У нас дно видно на глубине трех метров, кажется – сейчас наклонишься, достанешь камешек. А потом булькаешься с головой в ледяную и бодрящую. Но в море, или как Ян сказал, заливе, все мутное, словно был шторм и всю взвесь подняло со дна. Обитать в таких водах могут лишь очень зоркие рыбы.

Когда уже начало казаться, что опасность миновала, со стороны острова выплыла лодочка. Не такая большая, как наша, но ревет, как раненый ягуар. На дальнем конце лодочки разглядела человека.

Внутри все напряглось, под кожей понеслись потоки раскаленной лавы. Потом вспомнила наказ Ян и постаралась успокоиться привычным способом, считая овец и баранов. Но покой никак не хотел приходить, лишь, когда лодка оказалась метрах в тридцати, удалось кое-как загнать пламя вглубь.

Лодочник, сухой мужчина с острым лицом и узкими глазами, замедлил ход, разворачивая суденышко боком.

– Эка далече вас занесло, – прокричал он, глуша рев. – Не страхово?

В голове заметались мысли, но ответила раньше, чем успела сообразить:

– Вот и я говорю. Зачем в такую даль? Можно и поближе к берегу. Так нет, говорят, тут мидий больше. А какие мидии в этой мути?

Лодочник прищурился.

– И то верно, – сказал он, внимательно изучая меня. – Глубоко, друзья твои заплыли? А то тут течение, знаешь ли. Вон там, давеча выловили одного такого плавальщика.

Он указал куда-то в даль, где небо соединяется с морем, а я ответила, изумляясь собственной изворотливости:

– Да какой там глубоко. Из них ныряльщики, как из меня рудокоп. Плавают где-нибудь под лодкой. Наверное, сами боятся, но передо мной стыдно.

Лодочник засмеялся.

– Это да. Перед бабами всегда стыдно. Отчаянные головы, твои ребята. Сама-то откель такая рыжая? В наших краях все больше чернявые девки.

Направление разговора мне не понравилось, как и прищур незнакомца, от которого по спине мурашки бегают.

Я сказала, как можно беспечней:

– Да краска это. А вообще, такое у девушек не спрашивают.

– Ишь какая, – хихикнул лодочник. – Ну ладно, дывчина. Если чего надо, посигналь. Я тут недалече рыбачу.

– Ага, спасибо, – поблагодарила я.

Он дернул за веревку, грохот снова сотряс воздух, и лодка, развернувшись быстро понеслась обратно к острову. Я наблюдала, как она стремительно уменьшается и в душе все больше росло сомнение.

Неведомо откуда взявшийся человек, на лодочника походит меньше всего. Скорее на бандита с большой дороги, какие иногда захаживают в таверну Звенящей долины и наводят столько шороху, что хватает на целый год разговоров.

Решив, что изображать лежебоку и зеваку, которого в Подмире почему-то называют туристом, нужно убедительней, снова побродила по палубе. Когда забралась по ступенькам, обнаружила четыре ослепительно белых лежака и одну конструкцию, похожую на гигантский гриб, только с тонюсенькой ножкой.

Шляпка гриба накрывает тенью лишь один лежак, ножка покачивается, но держится. Видимо глубоко впаяли.

Выбрав один из лежаков под солнцем, как приличная стихия огня, возлегла и прикрыла глаза. Надолго меня не хватило. Футболка взмокла, по спине покатились капли.

– Эти туристы, какие-то самоистязатели.

Но решимость изображать отдых стала только сильнее. Стянув футболку и штаны, осталась в одном исподнем, которое прикрывает лишь самые срамные места. Привыкшая ходить порой нагишом из-за частых вспышек, я только порадовалась, сетуя лишь, что нельзя снять недокорсет и три сшитых лоскута.

Над головой с криками пронеслась чайка, за ней еще одна и еще. Когда оглянулась, заметила, как стая пернатых несется со стороны острова, словно испуганная чем-то.

– Ну прекрасно, – стала я рассуждать вслух. – Они там рискуют, а я возлежу под солнцем и в ус не дую. Уса у меня, слава богам, нет, но пользы все равно никакой.

Лодочник, уплывший за остров, время от времени показывает нос лодки, намекая – то ли я тут и помогу, если что, то ли, я слежу за тобой. Перепуганные птицы через некоторое время успокоились, а я стала снова прикидывать, как быть, если Лодин и Ян не вернутся.

Неожиданно лодку качнуло слишком сильно, где-то бухнуло. Я схватилась за края лежака, чтобы не свалиться. Когда все успокоилось, я замерла прислушиваясь и принюхиваясь, как потревоженная кошка.

Чайки разлетелись, вокруг спокойствие, лишь волны тихо плескаются о борта лодки. Чуть расслабившись, снова легла, убеждая себя, что это была просто большая волна.

На нижней палубе скрипнули доски, и зыбкое ощущение безопасности рассыпалось в пыль. Оцепеневшая от ужаса, я слышала, как мягкие шаги поднимаются по ступенькам. А когда над полом появилась белокурая голова Клауса с забинтованным лбом, по телу прокатилась волна жара.

– Ты! – только и смогла выдохнуть я, вцепившись в края лежака.

Через секунду ощутила, как пальцы проваливаются в него, как в растопленное масло.

Клаус, увидев меня произнес резко:

– Не двигайся!

Но я уже подскочила, отряхивая с пальцев остатки расплавленного лежака.

– Не подходи! – прошипела я, чувствуя, как закипают внутренности, превращаясь в лаву. – Иначе я за себя не отвечаю!

Губы Клауса скривились, взгляд пополз по мне, да так медленно, что кожа покрылась мелкими пупырышками.

Он спросил:

– И что ты сделаешь? Забросаешь меня лежаками? В нашем мире ты ограничена в действиях, я это прекрасно усвоил.

– Может я и ограничена, – проговорила я сквозь зубы, смирившись, что стою в одном исподнем, – но точно не беспомощна. Больше я на ваши уловки не попадусь. Во всяком случае, ожоги до самых костей с удовольствием обеспечу.