Галина Романова - Ничего личного, кроме боли

— На каком основании! — взревел Кошкин. Навис над ней так, как будто собирался раздавить.

Посмотрел ей в глаза — несчастные, испуганные — и отступил. Сел. Побарабанил пальцами по столу, покрутил шеей.

— Излагай, — наконец велел он. — И постарайся быть убедительной.

Маша начала говорить. И по мере того, как она продвигалась от аргумента к аргументу, напряжение в кабинете спадало.

— Я не утверждаю, что Горина преступница, товарищ майор, — подытожила она. — Но Ольга отказывается объяснять, где была в тот момент, когда потерпевшей ввели смертельную дозу инсулина. В больнице ее не было. До дома она не доехала: я говорила с консьержем в ее подъезде.

— Дальше.

— У Гориной был мотив избавиться от матери жениха. Покойная мешала их личной жизни. Горина ее ненавидела и не скрывала это от коллег.

— Да ладно! — недоверчиво покрутил головой Кошкин. — Что, прямо вот показания этих коллег имеются? Или это все на уровне болтовни в курилке?

— Так точно, товарищ майор, имеются.

Взяла папку с делом, открыла в нужном месте и отнесла майору, стараясь идти так, чтобы Рыжков не заметил, как у нее дрожат колени.

— Ага, ладно. — Кошкин прочел, захлопнул папку. — Что сама Горина по этому поводу?

— Говорит, что каждая вторая невестка недолюбливает свекровь. Но никто по этой причине не убивает.

— Вот! — Кошкин вытянул ладонь, потряс ею. — Все правильно говорит, я вам то же рассказывал о соседях, так? И что, лейтенант, тебе снова не нравится?

— У нее был мотив, товарищ майор. У нее была возможность. Она врач. Ей единственной могла довериться покойная. Единственной могла позволить сделать себе укол.

— Знаешь, не факт, — снова встрял Рыжков. Кольнуло, что майор так легко сдается, а Бессоновой, кажется, снова удалось вывернуться. — Это мог быть врач «Скорой» или участковый. Преступник, играющий подобную роль.

— Мог. — Маша не стала спорить. — Но есть одно «но», товарищ майор.

Кошкин сморщился так, точно у него разболелись все зубы разом. Понял, не идиот, что эта девчонка снова все самое главное оставила на финал. Сейчас выдаст.

— Так что за «но», Бессонова?

— Горину видел продавец из киоска напротив подъезда, где живут Новиковы.

— Когда? — не поверил Рыжков.

Так он и знал. У девчонки был козырь в рукаве, и сейчас она его разыграла.

— Он не смог вспомнить время до минуты, но утверждает, что красивая шатенка, с которой Сонин сын крутит любовь, вошла в подъезд почти сразу за Соней, в районе часа дня.

Кошкин помолчал. Обхватил голову, погладил себя по волосам — успокаивался. Потом пробубнил:

— Горина была в день смерти Новиковой у нее в гостях?

— Так точно, товарищ майор.

— Как раз в то время, когда предположительно был сделан укол?

— Именно. Показания киоскера в деле имеются.

По Машиной спине тонкой струйкой тек пот. Колени еще дрожали, но напряжение постепенно отпускало. Майор сдался, поверил. Полистал дело, почитал. Подтвердил, что она его убедила. И немедленно отправил вниз, в дежурную часть, оттуда только что позвонили, — встречать адвоката Гориной.

За дверью она притормозила. Нужно было отдышаться и привести в порядок мысли перед встречей с адвокатом. Интересно, как Ольга умудрилась его вызвать? Ей же никто не ответил, когда звонила из кабинета. Ладно, это детали.

Отойти Маша не успела. Сделала шаг от двери и тут же остановилась. Кошкин окликнул Рыжкова.

Нет, вы подумайте! Он приказал проверить показания всех фигурантов по убийству Новиковой. Послал его по следам Маши.

— Так точно, Сергей Иванович, будет сделано, — с наигранным энтузиазмом отозвался Рыжков. — Как говорится, доверяй, но проверяй.

Вы подумайте, какая гадость. Маша поморщилась, отошла. Все повторяется. Чертов бег по кругу! Стоило ли уезжать?

Что Маша вряд ли соврала или подтасовала факты, Рыжков не сомневался. Он присутствовал при допросе, наблюдал за реакцией Гориной и был почти уверен: дамочка что-то скрывает. Держалась она нагло и самоуверенно, пока были силы. Потом принялась визжать, требовать адвоката. Обычное дело — так ведут себя все, у кого рыльце в пушку, стоит только наступить им на хвост.

Что-то она скрывала, эта красотка. Понять бы что.

Смогла бы она убить? Хватило бы хладнокровия? Наверняка. Как-никак не изнеженная инфанта — хирург. Кровь, гной, болезни, крик — для нее это будни. Способна ли она убить, используя медицинские познания? Здесь уже все зависит от нее самой. От силы ее любви и ненависти.

Интересно, что по этому поводу думает сам Новиков. С ним ведь тоже придется поговорить, раз Кошкин велел пройти весь путь лейтенанта Бессоновой.

В больнице все подтвердилось. Показания, собранные Машей, не были сфальсифицированы. Здесь Кошкин беспокоился зря.

Да, Горина не раз возмущалась тем, как мамаша опекает Игоря. Буквально заглядывает к ним в постель — так сама Ольга жаловалась подругам за чаепитием. И проклятый рацион: с утра кашки-малашки, вечером непременный легкий ужин — сложный низкокалорийный салат и белое мясо.

— Разве я могу обеспечить ему такую жизнь? Разве смогу с ней соперничать? — возмущалась она. — Мамаша его избаловала!

— В общем, зубами скрипела, — с удовольствием поделилась с Рыжковым сестра-хозяйка хирургического отделения. — Если бы Софья Станиславовна не скончалась, собачились бы они всласть. Ольга очень своенравная. Другую женщину рядом с Игорем она терпеть не готова. Даже его мать.

Поговорил еще с двумя сестричками. Одна слово в слово повторила то, что сказала Маше. Другая отправила его к доктору Новикову:

— Уж он точно знает все об их отношениях.

А он не знал. Ни сном ни духом и даже не догадывался.

— О чем вы? — возмутился Игорь Валентинович, когда Рыжков напрямую спросил, могла бы Горина убить его мать. — Чтобы Оля? Да ни за что!

— Но у нее нет алиби, — заметил Рыжков и без стеснения продолжал пялиться на Новикова.

С визита к ним в отдел прошло дней десять, а доктор на себя не похож. Осунулся, на щеках щетина, глаза воспаленные.

Тяжело, понятное дело, без материнской опеки. А тут еще невесту подозревают.

— И что с того? Оля могла быть в это время где угодно. Ее право. — Угрюмо уставился в окно.

Воротник халата оттопырился, обнажил заросшую шею. Да, давненько доктор не был у парикмахера, что и говорить.

— Все упирается в нежелание Гориной объяснить, где она была в это время.

— Ее право, — без выражения повторил тот, не оборачиваясь.

— И то, что она была у вашей матери в гостях как раз тогда…

— Нет! Замолчите! — Повернулся и глянул зло. — Хватит подтасовывать факты! Оля не могла, слышите! Никогда не поверю. Уходите. Я жалею, что написал это чертово заявление. Господи, Оля!.. Она не могла.