Юлия Панченко - Возмездие (СИ)

Вздохнув, ружье я таки, взяла.

Когда патронов в кармане не осталось, я присела на лежащее неподалеку бревно и уткнулась лбом в колени. От отдачи онемело плечо, руки дрожали. Попасть по мишени так и не получилось. Ни разу. От бессилия хотелось расплакаться, что было и удивительно — не в характере плакать по пустякам, и еще — обидно. И хоть наивно было полагать, что научусь всему в первый же день, я рассчитывала хоть раз попасть по мишени.

— Давай, распусти еще сопли, — послушалось над ухом.

И как только подкрался, пень старый? То шаркает, что за версту слышно, то будто над землей парит.

— Ты, дед, вместо того, чтоб смеяться, лучше помог бы. Работа это твоя, как-никак.

— Как зовут тебя, обличительница? — вполне человеческим, а не по-старчески брюзжащим голосом, поинтересовался дед.

— Злата я, — представилась, скривив губы.

— Идет тебе имя, ничего не скажу. Но вот с этим, — кивнул старик на валяющееся у ног ружье, — помогать не стану.

— Отчего же? — вскинула голову я.

— Посмотри на себя, — опять заворчал дед. — Красавица: ноги от ушей, тоненькая вся, как тростинка, лицо как с картинки. Что бы будешь с этим делать? — опять махнул в сторону оружия.

И вроде бы не его это было дело — такие вопросы задавать, но я не стала возмущаться.

Помолчали.

— Вижу, не отступишь, — понаблюдав за мной, опять заговорил дед.

Погладил морщинистой рукой пса, что приполз на пузе откуда-то из-за кустов.

Я кивнула. Не отступлю.

— Приезжай завтра, Злата, — глядя в небо, сказал дед, — машину за забором больше не оставляй, я ворота открою. И оденься по-человечески. Когда целишься, юбка твоя до копчика задирается. Смотри, как бы чирь завтра на заднице не вскочил.

***

Через неделю появились первые успехи. Еще через одну, дед дал мне вместо ружья старую «беретту». Порядковый номер был спилен, рукоять потерта, но это не помешало мне выпустить полную обойму в новенькую мишень.

Старика звали Виктором, и хоть он взаправду годился мне в деды, отчество так и не назвал. Обычно после тренировок мы пили чай на его летней кухне. Жил он тут же — в стороне от полигона, в неприметном домишке.

— Все, что от былой роскоши осталось, — усмехнулся дед, когда я спросила об усадьбе.

Впрочем, своей жизнью старик был доволен. Получал пенсию, половину которой тратил на своих монстров-псов, покупая им горы разных вкусностей. Еще дед любил поиздеваться над редкими желающими пострелять.

— Ходють тут, — всячески подражая старческим интонациям, брюзжал он. — В школе бы еще учиться, а они сюда прутся.

— Зачем тебе это стрельбище надо, если настолько раздражаешься? — как-то спросила я.

В ответ дед Витя только улыбнулся загадочно, чем порядком меня озадачил.

В одно из чаепитий, когда я от пуза наелась оладий с айвовым вареньем, дед спросил:

— Собираешься рассказать, какого черта все это затеяла? Сразу видно, что девка ты одинокая — какому мужику понравится, что ты тут целый день с пистолетом скачешь? Стало быть, времени свободного у тебя хватает, судя по машине — в средствах не нуждаешься. Не от скуки же наматываешь по сто километров сюда-обратно. По глазам вижу, что не от нее.

Что он подразумевал под загадочным «это» — уточнять не стала. Покрутила в руках чайную ложку, провела ладошкой по лобастой башке Маэстро — одного из четырех алабаев старика.

Почему дед проникся ко мне, я так и не поняла. Просто однажды он позвал меня на кухоньку, где уже дымился крепкий чай, и ароматно пахло смородиновое варенье. Отказываться от дружбы я не стала. Дед мне по-своему нравился. Он говорил то, что думал, не заботясь о реакции собеседника на правду, а еще был невероятно умен. Светлый разум деда угадывался без труда: в суждениях, мыслях, взглядах. Он был начитан, весьма образован и многое в жизни повидал. Жизненный опыт так и проглядывал сквозь призму дедовых оценок на многие вещи. С ним было интересно разговаривать, даже когда он нарочито кривлялся, и сыпал не к месту черным юмором.

Я пришла к выводу, что старик одинок, оттого свою нерастраченную доброту изливает на алабаев, я же совершенно случайно попала под дождик этих скупых дедовых щедрот.

Виктор терпеливо ждал, пока я соизволю ответить, и, не мигая, смотрел яркими, живыми глазами.

— То, что скажу тебе, должно остаться в абсолютной тайне. Ты умеешь хранить секреты, я знаю, поэтому слушай. Слушай и не перебивай, — продолжая поглаживать шелковистый, теплый, живой мех, я принялась излагать.

И рассказала деду всё.

С самого начала: как шла с работы, размахивая полосатым пакетом с пластмассовыми ручками. Как переходила дорогу и все думала, чего бы такого приготовить на ужин. Как отвлеклась от дум, когда совсем близко заскрипели покрышки, и кто-то невероятно сильный, быстрым рывком затащил меня в нутро хлипкого микроавтобуса.

Пересказывая, я наяву вернулась в тот день, но за давностью произошедшего, сумела отстраненно пронаблюдать за собой со стороны — без лишних слез. Вспомнила, как обливалась п о том от страха, как пыталась языком вытолкнуть наружу кислый, воняющий блевотиной, кляп. Как непрестанно молилась, и едва не обмочилась от ужаса, пока микроавтобус трясся на многочисленных ухабах.

Я рассказала деду об унижении и насилии, не вдаваясь в порнографические подробности — что делали два придурка с двадцатидвухлетней, весьма симпатичной девицей, было абсолютно понятно.

Поведала и о чудесном спасении, только тот поцелуй на поляне оставила только себе.

Когда пришел черед Вадима взойти на подмостки былой пьесы и явить участь в той занимательной истории, дед явственно заскрипел зубами, но это не сбило меня с толку.

Я припомнила помощь Маринки, работу дворника, те тихие утренние часы, и на этом моменте старик заулыбался, что сделало его лицо на десяток лет моложе.

Рассказала о переезде, о новой работе на золотой жиле и раскрывшемся таланте гения-математика в урожденном гуманитарии. Описывая встречу со Счастливчиком, заметила, что дед затаил дыхание и даже прикусил губу. Он оказался идеальным слушателем.

Под конец монолога в горле пересохло, а на душе ощутимо полегчало. Как много, оказывается, значит выговориться, как приятно смотреть в глаза друга и видеть в них собственную, когда-то пережитую боль.

Чай остыл, но я допила его одним глотком. Дед долго молчал, а я его не торопила. Расскажи кто мне такую историю, тоже долго собиралась бы с силами для ответа.

Маэстро зевнул шумно, вывалив розовый язык, а потом резко клацнул челюстью. Скорость и сила сцепления позволяли псу с легкостью перекусить стальной блин пополам. Что будет с плотью, если она попадет Маэстро в рот, думать не хотелось.

— Злата, — порадовал голосом, дед. — Я тоже много чего за жизнь натворил такого, в чем не признаюсь даже перед смертью на исповеди. Поверь старику, те идиоты, и твой чертов бывший муж, они будут наказаны самой судьбой. Больше того, они поймут, за что именно расплачиваются. Ты молодая, красивая девчушка, ты непременно будешь счастлива. Скажи мне, стоит ли ломать судьбу? — он наклонился ко мне, навалившись грудью на столешницу.