Юлия Панченко - Возмездие (СИ)

Я на секунду закрыла глаза, а потом встала.

— Будешь кофе?

— Можно, но сначала в душ. Ты со мной?

После того, как я на карачках вылизала весь дом, мне определенно нужно было пойти в ванную.

И я отправилась — с ним.

***

В том, как раздевается мужчина — нет ничего сексуального. Раз, — долой футболка. Два, — он стянул с себя портки вместе с трусами. Три, — он наг и готов к дальнейшему действу. И все же, в этой безыскусной простоте есть что-то, от чего невозможно зажмуриться или отвернуться. По крайней мере, так было со мной, пока раздевался Третий.

Может, причина была в нем самом, потому, что тело его было безупречно: жилисто, упруго, с наличествующими кубиками и прочим добром, что приобретается ценой тренировок и правильного питания. А может быть, я не могла оторвать взгляда, потому что он смотрел на меня с первобытной жадностью: так глядят на то, чем до безумия мечтают обладать.

Я скинула легкий халат, медленно потянулась к застежкам бюстгальтера, услышала, как шумно Третий сглотнул — словно не видел меня обнаженной десятки раз. Будто только одним видом я вызывала у него повышенное слюноотделение — как конфета, что манит яркой оберткой, а потом сладко тает на языке.

Подняла на него глаза, прекратив раздеваться.

Я никогда не умела соблазнять. Да, именно так. Не была способна томно закатывать глаза, облизывать губы или, например, нарочито крутить попой. Искусство соблазнения было для меня недоступно, но не потому что я была неуклюжей медведицей или чопорной ханжой, не чувствующей куража. Отнюдь. Просто внутри имелась некоторая эмоциональная неловкость. Все эти кокетливые взгляды из-под ресниц, зазывные жесты и лишние телодвижения, казались мне со стороны чересчур искусственными, наигранными — уж лучше обойтись и не смешить народ, если не имеешь способности валить мужчин десятками — одним только взмахом ресниц.

Третий, со своим голодом в блестящих глазах, заставлял усомниться — так ли я нелепа, как привыкла думать.

Он протянул руки, обвел пальцами полушария груди, что виднелась из бюстгальтера. От его теплого касания по коже побежали щекотные мурашки.

— Золотая девочка, ты сводишь меня с ума, — руки его уже бродили за спиной.

Секунда, и верхняя часть белья упала на пол, а шершавые, но нежные ладони продолжили поглаживать спину: то кругами, то широкой дугой.

Я провела руками по его безупречной груди, спустилась к животу, утопила пальцы в мягкой дорожке волос, бегущей от пупка вниз. Третий хрипло рассмеялся:

— Это то, о чем я говорил — ты еще ничего не сделала, а я уже на пределе.

Он наклонился, поцеловал в уголок губ, спустился поцелуями по шее вниз — к груди. Обхватил губами напрягшийся сосок, от чего сердце мое затрепетало и забилось неровно, рвано.

Я зарылась руками в его волосы, потянула вверх, а когда Третий распрямился, поцеловала — влажно, изучая языком его рот, покусывая еще не зажившие губы. Он прижал меня к себе с силой, ухватив за ягодицы. Потерся напряженным пахом и от этого нетерпеливого движения ноги у меня натурально подкосились.

Мидас ухватил меня, усадил на стиральную машину, стянул трусики — не прекращая ласкать, посасывать мой язык. Я дышала через раз — так хотелось почувствовать его в себе, ощутить приятную тяжесть напряженного тела. Он провел ладонью у меня между ног, хрипло выдохнул, почувствовав влагу на пальцах, потом притянул к себе, подхватив под коленки, и тягуче медленным движением скользнул внутрь.

Я не сдержалась — застонала.

— Да, не сдерживай себя, девочка, — одобрил Третий и втянул воздух сквозь зубы.

Плавно задвигался.

— В тебе так тесно и так непередаваемо горячо! Да, милая, кричи. Громче!

С каждым откровенным словом, что вылетало изо рта, Третий входил в меня порывистей, вбивался до упора.

Выводя узоры на его груди, я не сдерживала себя: кричала. Артем же принялся ритмично поглаживать клитор, и эти касания сводили меня с ума — распаляли, разжигали, будили дремлющую лаву внизу живота. Я уже почти умоляюще хныкала, когда его средний палец скользнул вовнутрь и задвигался параллельно члену, а большой все продолжал тереться о пульсирующий комочек.

От разлившегося удовольствия я вскрикнула, а Третий двинулся плотнее, задевая внутри мифическую точку, ударяясь об нее каждый раз…

Палец ритмично терся. С каждым толчком дышалось все чаще, сердце колотилось в бешеном темпе, и я почувствовала томительный, набирающий обороты ком — он родился где-то в животе, зашевелился, задрожал, а потом вдруг лопнул, заполняя все внутри сладким, непередаваемо сладким теплом. Брызги этого тепла осели повсюду, пара вытекла из уголков глаз и побежала к вискам, а я все не могла перестать пульсировать и содрогаться. Не давая опомниться, Третий требовательно схватил меня за волосы, не болезненно — на грани острого удовольствия, прикусил нижнюю губу, лизнул подбородок и задвигался внутри так часто и глубоко, что шлепки эхом отскакивали от кафельных стен. Я не успела крикнуть и даже охнуть, как куда более острый, громадный ком прокатился по нервам и сокрушительно взорвался, затопляя все существо непередаваемым блаженством.

— Черт, как же потрясающе ты кончаешь, — на одном выдохе рыкнул Третий и замер, выпуская тепло из себя в мое нутро.

Я не могла собрать себя до кучи — растеклась, разнежилась. Шевелиться было абсолютно лень — невозможная истома не прошла, ноги дрожали, руки тряслись. Третий погладил мне коленки, поднял к потолку лицо — нахмуренное, еще хранившее отголоски оргазма.

— Ты сводишь меня с ума, — выскользнув из меня, он коснулся еще напряженного соска.

Я прикусила губу, чтоб не застонать.

— Наверное, поэтому ты говоришь мне всякие гадости, — голос был низким, и я кашлянула.

— Разве гадость сказать правду? Знаешь, что происходит, когда на тебя накатывает оргазм? Твоя и без того узенькая, горячая девочка сокращается, сжимая меня изнутри. Это непередаваемо сладко — по-другому просто не скажешь. — Третий расслабленно улыбался и настраивал воду в душе, пока говорил, а я почувствовала, как отчаянно краснеют щеки.

— Ты меня смущаешь, — уткнула пылающее лицо в ладони и услышала смех.

— Потрясающее начало дня. Ну, залазь под воду. Или тебя на руках отнести, принцесска?

Не давая ответить, Третий подхватил меня под коленки, стащил со стиральной машинки и поставил под теплые струи.

Я фыркнула и брызнула на него водой — чтоб не зазнавался.

Смеясь, Артем забрался ко мне, где мы порядком наплескались, а также наласкались — неторопливо, пенно, тягуче-сладко.

Кошмарная ночь трансформировалась в прекрасный день. И это меня до сумасшедшего воодушевило.

***

Мы завтракали, не спеша и не суетясь. Тему, что словно дамоклов меч зависла над нашими головами, пришлось поднять именно мне. Не выдержала, потому что томилась неизвестностью и неопределенностью.