Юлия Панченко - Возмездие (СИ)

— Простите? — отступила на шаг, пытаясь вспомнить, где же его видела.

Лицо знакомое, да и в целом, его вид навевал смутные воспоминания, но не уловить было какие именно, не поймать мысль за хвост.

Все стало на места, когда мужчина протянул на ладони материно колечко.

— Быть не может, — сказала я, а он засмеялся.

— Чего только в жизни не случается.

Я пораженно обвела взглядом одежду с иголочки, гладковыбритые щеки. Он подстригся, отмылся от въевшейся в кожу грязи и стал другим человеком. Словно отвечая на незаданный вопрос, мужчина пояснил:

— Нашел в себе силы, желание выбраться из ямы. Заложил кольцо и отправился в баню, потом в дешевую парикмахерскую, завернул в секонд-хенд, и милая девушка подобрала мне рубашку в комплекте с брюками. Стоило вымыться, как работа сама приплыла в руки — сначала раздавал листовки: там же, у дверей «Родничка», потом повезло встретиться с армейским другом. Он приютил на некоторое время и, мне как раз повезло скопить денег на съем комнатушки в коммуналке, чье крыльцо парадного оказалось оснащено подходящим пандусом. И кольцо вот выкупил.

— У нас в стране еще существуют коммуналки? — сглотнув ком в горле, спросила я.

Кольцо жгло ладонь.

Мужчина улыбнулся:

— Существуют, а как же. И чудеса, как я понял, тоже еще случаются, — он прикрыл глаза на мгновение, словно борясь с чувствами, а мне вдруг захотелось расплакаться — самым позорным образом. — Спасибо вам! Представить не могу, что все действительно налаживается.

— Не за что, — я кивнула, и шмыгнула носом, отводя взгляд.

Стало почему-то стыдно, что посмела пожалеть этого сильного духом мужчину.

— У вас тоже все непременно будет хорошо, — мужчина снова тронул меня за рукав и сжал пальцы, ободряя.

— Да, — согласилась я.

И в подтверждение кивнула.

Мы расстались молча — оставшись безымянными друг для друга, но навсегда впечатавшись в память. Он нажал кнопочку на подлокотнике и коляска, зашумев слабым самодельным мотором, покатилась по опавшим каштановым листьям и шипастым плодам, а я, обняв метлу, глупо улыбалась в след.

С той встречи, будто что-то переменилось: надломилось, что ли. Поняла — случившееся со мной осталось в прошлом. Давным-давно зажили синяки и кровоподтеки, смылся, напрочь стерся запах чужих тел, покрылось пылью былое. Я другая, а жизнь — новая, как чеканная монета. Нужно дальше барахтаться как-то.

Впору заново научиться улыбаться, и перестать пугать людей кривым, злым оскалом.

Еще тогда — на просыпающейся поляне Вселенная в лице Третьего дала мне второй шанс. Упустить его было бы в высшей степени глупо и неблагодарно.

Я еще раз уволилась, собрала вещи, обняла напоследок Маринку, расцеловав в обе щеки, попросила прощения за все — за тягостное молчание, за тусклый, безжизненный взгляд, за то, что ей пришлось терпеть чужое горе так долго. Подруга расплакалась, повиснув на плече.

— Обещай, что позвонишь. Что не оставишь меня здесь одну.

Я пообещала. Марина осталась единственным человеком на свете, кто был мне дорог.

Остаться в городе, где все случилось — и отстроить при этом жизнь заново, представлялось мне бесперспективной затеей. И пусть любовь к Вадиму заморозила та самая зима — припорошила, будто и не было той, мне не хотелось пересечься случаем и снова обжечься ледяным презрением, ненавистью того, кто раньше был единственным мужчиной на всем свете.

И, я решила уехать.

Давно, еще в школьные годы, от двоюродной тетки мне досталась квартира на севере страны. Подарок простаивал, наматывая километровые счета за отопление и квартплату. И раз пришла пора что-то в жизни менять, то почему бы, к примеру, не вернуть, наконец, долги, озолотив тем самым государственную казну.

В память о родном городе остались грубые мозоли от метлы на ладонях, и два штампа в паспорте, который давно следовало поменять.

***

Через несколько дней меня встречал провинциальный, но миллионный город, где мелькали сплошь незнакомые лица прохожих. Приехала туда с одной сумкой в руках, но с уверенностью — все получится, и я обязательно научусь улыбаться. Заново полюблю закаты и крепкий кофе.

И ведь получилось.

Через несколько месяцев я могла похвастаться свежим ремонтом в двухкомнатной хрущевке, а так же — прибыльной работой. Еще через месяц купила машину в кредит и в скором времени успешно его погасила. Словно стыдясь былого, Вселенная мне благоволила — за что я ни бралась, все идеально получалось.

Из зеркала смотрела теперь, пусть несколько новая, но почти прежняя я. Исчезла болезненная худоба, которой обзавелась после развода. Прошли темные круги под глазами, зажили искусанные в кровь губы. Волосы вновь стали роскошными — густыми, переливающимися всеми оттенками золотого. Почти я, почти живая.

Оставалось всего ничего: избавиться от холода в глазах — следа, что оставила на память моя личная зима. Взгляда, от которого прохожие, коллеги и новые знакомые опускали глаза и бормотали что-то невнятное. Осталось проститься с настойчивым запахом пыли, сигарет и машинного масла, что нет-нет, но забивал нос, дразнил, добираясь до рецепторов, и рисовал в памяти картины прошлого.

Словом, оставались сущие пустяки.

Минула зима, весна плавно перетекла в лето.

В городе ощутимо потеплело, насколько вообще может потеплеть в северном стане. По такому случаю, я взяла на работе отпуск, с намерением отлежаться, попытаться окончательно собрать пазл с названием «Внутренний мир Златы Полещук».

В один из вечеров, традиционно уже поболтав с Маринкой по скайпу, я вышла на вечернюю прогулку. Не то, что бы искала приключений на свою многострадальную задницу, как могло бы показаться со стороны, скорее это был вынужденный призыв к действию. Нечто вроде: попробуй, пройдись до ближайшего кафе, закажи мороженое, посмотри, люди вокруг самые простые. Тут не мелькают камуфляжные спецовки, никто не несет за плечом автомат!

Я не заходилась в ужасе от вида крепких мужчин, не паниковала, когда коллеги мужского пола приобнимали — иногда в шутку, иногда поздравляя с праздниками. Не истерила и не плакала больше по ночам в подушку, все это осталось в прошлом. В той самой Маринкиной однушке, где простыни пахли земляникой и лимоном. Но, отчего-то за все прошедшее время, так и не могла переступить одной немаловажной черты — после изнасилования у меня не было секса.

С одной стороны, отсутствие контакта не играло важной роли. С другой, я в полной мере осознавала, что этот рубеж — последнее, что отделяет меня от возвращения к полноценной жизни. Сколько бы я не зарабатывала, на какой бы машине не ездила, как бы не задирала нос, этот последний комплекс губил всю мою самопальную реабилитацию.