Татьяна Устинова - Сразу после сотворения мира

– Как? Как ты должен был ухаживать? – Тут Нателла фыркнула носом, как слониха. – Сидеть рядом, смотреть вместе телевизор, слушать, как она разговаривает по телефону, сопеть ей в ухо, когда она пишет свои письма? Я прожила долгую жизнь, и я тебе говорю, что мужчина на это не способен. У вас свои дела, а у нас, женщин, свои, так заведено от сотворения мира, мальчик. Ухаживают за детьми и стариками, а муж и жена живут вместе одну жизнь. Другое дело, что у вас были разные жизни и вас обоих это устраивало, э?..

– Зачем они приезжали? – спросила Элли. – Мириться?

– Ну, конечно. Оксана сразу сказала, что никакого развода не будет. Я должен понять и простить. И начать все сначала. – Плетнев скривился.

«Начать сначала», произнесенное вслух, звучало безобразно фальшиво.

– Я сказал, что не будет никакого начала, и уехал сюда, в Остров. Сбежал. Опять струсил. В первый раз я струсил, когда согласился жениться.

– Тебя что, заставляли?!

– Нет. Уговаривали. И Оксана, и ее муж, и знакомые. Маринка будет прекрасной женой. У нее прекрасные родители. У вас будет прекрасная семья. Другой такой прекрасной возможности может и не быть, а тебе уже тридцать шесть!.. И я решил, что они правы, я упущу последний шанс…

– Прекрасный, – подсказала Элли. – Последний и прекрасный.

– Все как будто ждали, что мы поженимся, и я это понимал. Теперь все ждут, что мы помиримся, и это я тоже понимаю.

– Если ты собираешься воссоединиться с супругой и усыновить ребенка тренера, скажи сейчас, – велела Элли, и Плетнев посмотрел на нее. И Нателла посмотрела на дочь.

У той горели щеки, и вид был воинственный.

– Собираешься – значит, я сразу же уйду и не буду тебе мешать. А не собираешься, значит, я выгоню их обеих пинками, если еще хоть раз они попадутся мне на глаза! Пока у тебя есть выбор.

Плетнев, не отрываясь, смотрел на нее, а она на него. Нателла притихла и, кажется, втянула голову в плечи.

– Я никому тебя не отдам по своей воле, – продолжала первобытная женщина, очень правильно выговаривая слова. – Но пока еще ты можешь от меня избавиться – по своей собственной воле!..

У Плетнева зашумело в голове, как будто он хватил изрядную порцию виски.

Он вдруг понял, что все всерьез и по-честному.

Она не станет путаться под ногами, если не нужна ему. Если нужна, она будет рядом.

Без вранья, сложностей, интриг и подводных течений. Все очень просто.

Так просто, как только может быть в дикой первобытности. В утонченной цивилизации все гораздо, гораздо сложнее!..

Ему очень хотелось насладиться мгновением. Потянуть. Задержать его.

Никто и никогда не собирался пинками вытолкать из его жизни тещу и жену, чтобы защитить его. Ему и в голову не приходило, что за него можно… бороться! Что за него можно… переживать.

– Элли, – сказал он, наслаждаясь, – я развожусь.

– Хорошо.

– Все давно закончилось. Ну, для меня-то уж точно!..

– До всех остальных мне нет дела.

– Я и не собирался мириться.

– Я все сказала, а ты все слышал.

– Да, – согласился Плетнев. – Слышал.

– Какие страсти, – пробормотала Нателла. – Я пропустила что-то важное?..

Они оба уставились на нее, а потом опять друг на друга.

– Если ты меня боишься, – заявила Элли, – я ничем не могу тебе помочь.

– Я ничего не боюсь, – ответил храбрый Плетнев.

…В Изумрудный город вела дорога, вымощенная желтым кирпичом, и мудрый Гудвин сварил для Трусливого Льва миску смелости, которая шипела и пенилась. Тот выпил и из трусливого превратился в Смелого Льва!..

Как Плетнев.

На следующий день Алексей Александрович, вздыхая и маясь от трусости, отправился в дом дяди Паши – мастера на все руки и Мичурина по совместительству – и тети Нюры, которых он никогда не видел. Впрочем, они его не слишком интересовали. Интересовала его девушка Женька, и он от души надеялся застать ее одну.

Женька лежала на травке на свернутом байковом одеяле, грызла яблоко и листала журнал с красивыми картинками. Бумага была тоненькая и приятно шуршала, когда Женька переворачивала страницы.

В этот момент Плетневу стало ее жалко, особенно из-за плохонького журнала и байкового одеяльца. Так жалко, что он не сразу решился ее окликнуть.

Женька доела яблоко, зашвырнула огрызок, повернулась на бочок, увидела за штакетником Плетнева и вся просияла.

– Ой, здрасти! – закричала она радостно. – А вы к нам, да? Наконец-то вспомнили, зашли!.. Да что вы там стоите, на двор проходите!..

Алексей Александрович вздохнул и прошел «на двор».

Женька деловито повозилась, сделала изгиб бедра еще более изгибистым, а выпуклость грудей еще более выпуклой.

– Вы вот рядышком садитесь, и давайте загорать. Наш загар, конечно, не то, что южный!.. Вот я в прошлом году в Анапе с парнем отдыхала, вот там был загар! На меня южный загар очень хорошо ложится. Наше солнце не такое.

– Не такое, – согласился Плетнев. – А где ваши родственники?

Женька махнула рукой.

– Дайте мне еще яблочко, во-он, из корзинки! А что мне родственники? Ирка на работе, а мать с отцом у бабки в Павельцеве. Да ну их! У них один огород на уме. Культуры никакой нету.

– Культура – дело сложное, – опять согласился Алексей Александрович, присел на теплую лавочку и почесал ногу. – Дело вот в чем, Женя. Заявление на Федора придется забрать, кольца-серьги «газпрому» вернуть. То есть Терезе Васильевне.

Женька охнула, глаза у нее округлились, и она побледнела, кажется, не только лицом, но и телом, на которое в данный момент ложился обыкновенный, не южный загар.

– Подождите, – пробормотала она и села, смяв журнал с красивыми картинками, – подождите, подождите… Я… а при чем тут я-то?! С чего вам в голову тюкнуло, что я…

– Женя. Послушайте. Я знаю, что вы угрожали Федору этим самым заявлением об изнасиловании и угрозу свою выполнили. Я знаю, что вы рассказывали всей деревне, будто Люба ворует, – вначале для того, чтобы поссорить их с Федором, а потом, чтобы обвинить Любу всерьез. Эту свою угрозу вы тоже выполнили. Теперь моя очередь. Я могу вам пообещать серьезные неприятности, если вы не заберете заявление и не вернете драгоценности. Я никогда никому не угрожаю, просто обещаю.

Женька смотрела на него с таким ужасом, что Плетнев отвернулся. В саду, ухоженном так, как сады на Выставке достижений народного хозяйства много лет назад, было просторно и красиво. Это был дивный сад.

– Я… ничего не брала… я… никому, а он меня… на самом деле… Он зверь, а не человек, а вы…

– Женя, я все знаю, – сказал Плетнев, рассматривая сад. – Соображайте быстрее. Я не пришел бы к вам, если бы не был уверен! Это вы понимаете?

Женька кивнула и сглотнула, как будто у нее пересохло во рту. Плетнев был все же не до конца уверен, что она понимает.