Галина Романова - Не доставайся никому!

– Все не так, – помотала она головой. – Может, все очень стремительно, но и душевной боли мне предостаточно.

– Это ты о чем? – он то ли не понял, то ли сделал вид, что не понимает, уселся перед ней на пол, устав стоять на корточках, обхватил ее коленки руками. – Ты о чем снова?

– Все о том же, Максим, – мое бегство из дома не решило проблем.

– У тебя нет проблем! – насупился он тут же.

– У людей, которым я многим обязана, их куча. Я сбежала, а Петр Иванович…

– О, господи!!! – взревел Макс и, подпрыгнув, очутился на ногах. – Ты сумасшедшая, да?! Ты о ком печешься? О человеке, в чьем доме нашли инструмент, с которым на тебя напали??? О пацане, которого видела пару раз в своей жизни? Да он забыл о тебе тут же, как только порог квартиры переступил, насытившись! О журналисте, тискающем в бездарной дешевой газетенке дурацкие объявления и мечтающем о славе? О ком ты печешься, Алиса??? Ты считаешь, что наши с тобой отношения, наше все…

Максим повел широким жестом вокруг себя, тут же отразившись в дюжине зеркал сердитым, сгорбленным, растрепанным.

– Ты считаешь, будто из-за того, что ты оставила, сбежав, можно отказаться от всего этого? – И еще один широкий жест по кругу. – Алиса! Не молчи!

– Я не собираюсь ни от чего и ни от кого отказываться, Максим.

Она обняла свои плечи, почувствовав вдруг противный холод внутри себя и вокруг. И снова крик чаек, еще громче, еще пронзительнее. И мерзкий серый свет, просочившийся сквозь шторы в комнату, начал заполнять все плотным сизым сумраком.

– Я не хочу и не буду отказываться, Максим. Но… – Алиса зажмурилась, боясь увидеть его в зеркалах чужим и надменным. – Но это касается всех! Я… Если ты еще не понял, я не могу предавать людей. Я люблю тебя. И хотела бы выйти за тебя замуж… наверное.

– Наверное?! – фыркнул он со злостью. – Так ты еще не поняла, что ли?

– Не поняла, – не соврала Алиса. – Мне иногда хорошо с тобой, а иногда… Иногда я просто не знаю, куда себя девать. Пытаюсь быть самой собой и тут же ощущаю неловкость. Меня не научили быть счастливой, Максим! Я не умею пользоваться счастьем, которое мне подарили небеса.

Он промолчал, отвернувшись как-то так, что ни в одном из зеркал не было видно его лица. И Алиса не знала, что он чувствует сейчас, о чем думает.

– Я полюбила тебя с первой минуты, как только увидела, – продолжала она говорить, решив идти до конца, а там будь что будет. – Но… Но совсем не знаю, что с этим делать… Ты уходишь, мне пусто, плохо. Ты рядом – мне хорошо и в то же время… Может, я просто боюсь? У меня никогда не было матери в том смысле, как это бывает у других людей. Не было отца… Может, поэтому я назвала этим словом первого человека, который рисковал из-за меня, он спас меня, а потом заботился.

– Еще вопрос! – зло отозвался Максим, так и не повернувшись. – Еще вопрос, кого он спасал и о ком заботился!

– Я не хочу так думать, если думать так, то…

– То?

– То и жить невозможно. Если не верить вообще никому, если не верить в доброту, человеческое участие, то жить не стоит.

Она замолчала, напряженно глядя в его спину, обтянутую дорогим пиджаком, он так и не успел его снять, когда пришел. Пальто снял, а пиджак не успел. Сразу бросился к чемодану, оттолкнул ее от него, усадил на диван.

Дрянь она все же, вдруг решила Алиса. Он устал, он шел к ней, искал отдыха, утешения, а она его тут грузит своим неумением распоряжаться удачей, счастьем, своей жизненной неопытностью.

Дрянь…

– Прости меня, Максим, я, конечно же, не права. – Алиса встала и шагнула к нему, обвила его руками, прижалась щекой к спине. – Веду себя как дура. Я не должна…

– Ты должна и можешь поступать как хочешь.

Он осторожно освободился от ее рук, отодвинулся. И тут Алиса увидела в зеркалах, взявших их двоих в магическое бездонное кольцо, помноженную в несколько раз его жгучую обиду и непримиримость. Сухой блеск глаз, крепко сжатый рот, сведенные к переносице брови.

Максим отошел от нее как можно дальше, повернулся. Да, зеркала не соврали, все именно так.

– Собиралась уезжать – уезжай. Мне некогда разбираться со всем твоим приданым. От меня, того гляди, выгодный контракт уйдет. Я выламываюсь который день, чтобы все срослось, чтобы мы с тобой… – Он махнул безнадежно рукой. – Оказывается, для тебя это все неважно! Тебе важно, чтобы мужик с уголовным прошлым вышел на свободу, даже если он того и не заслуживает. Важно, чтобы… Ой, да плевать! Собиралась – уходи, я не держу!

И он ушел, корректно негромко притворив за собой дверь номера. Алиса застыла над распахнутым чемоданом, заполненным наполовину.

Кажется, только что ее бросили. Бросили, оставили, послали, так и не сняв пиджака. Может, в этом-то все и дело? Может, потому он его и не снимал, что спешил уйти, сбежать, оставить ее?..

В больничную палату был заслан Игорь Сергеевич, тот самый энергичный, подвижный дедок, в которого Новиков, не устояв, влюбился, как в родного. Мало того, что старик решил примкнуть к их инициативной – как он их обозначил – группе, так еще и вызвался ее возглавить.

– У меня взгляд свежий, а еще мудрый, к тому же я… Я старше вас всех, и вы должны мне уступить главенствующую роль.

Спорить никто не стал. Новиков уму и сообразительности Игоря Сергеевича был готов гимны слагать. Тайка смотрела все время на него, на Новикова то есть, и ей было все равно, в какой группе состоять, кто ее будет возглавлять, лишь бы Володя находился рядом. Она уже сутки с него глаз не сводила, вот.

Особенно после того, как он нахвалил ее борщ с котлетами, а потом ночевать остался. У них ничего такого не было, конечно. Он спал на одном диване, она на другом. Но к утру меж ними что-то задышало, задвигалось. И когда Тая принесла ему в кровать свежий кофе с ватрушками из пресного теста, он даже пододвинулся, приглашая ее к себе на диван.

Нет, ну опять, конечно же, ничего меж ними не случилось и тогда. Они просто лежали рядом, разговаривали. Тайка каялась в своих грехах, которые натворила вольно и невольно по отношению к Алисе. Всхлипывала, поглаживала его пальцем по плечу, просила простить ее за Алиску заочно.

Он прощал, так как видел, что раскаяние искреннее вполне. Ему было тепло и уютно в ее доме. Опять же кофе Тая варила отменный, и ватрушки на скорую руку ей удавались. И ей, если по секрету, удавалось как-то так на него действовать, что ему никуда от нее не хотелось, вот ведь! И даже грудастая Лялька, мастерица постельных кульбитов, вдруг забываться стала. И Алиса – прекрасная, милая, загадочная и недоступная, потому что чужая, тоже из памяти постепенно стала уходить. Была девушка Тая, не красавица, простенькая очень, но без особых требований и претензий к жизни и незатейливо удобная оттого.