Диана Шмелева - Ошибка разбойника

Вернувшись, кабальеро в первую очередь занялся денежными делами, а близость с женщинами для экономии времени покупал, но затем, из интереса и как принято у знатных мужчин, занялся дамами высшего сословия. Сейчас, велев растопить камин – зимние ночи в Сегилье бывали холодными, и думая о невестах, мужчина взял перо и бумагу, чтобы хорошенько осмыслить приобретённый за семь лет опыт.

***

Поставив на листе цифру один, дон Стефано вспоминал, как возобновил любовные интриги с лёгкой добычи – дамы старше него лет на пять, и не меньше, чем лет на двадцать моложе своего мужа, погружённого в хозяйственные заботы и чревоугодие. Измены у весьма почитаемой в свете сеньоры были организованы, как часы – лакей открывал чёрный вход, служанка провожала в спальню, а на случай непредвиденного появления супруга был устроен замаскированный шкафом выход из комнаты. В первую же ночь кабальеро решил не стесняться и, подарив после утех дюжину модных перчаток, откровенно спросил:

«Знатным женщинам Сегильи больше по вкусу изысканные игры в постели, или привыкший к портовым девкам морской волк интересен не только ради подарков?»

Дама сначала опешила, потом засмеялась:

«Ты будешь пользоваться успехом. Силён, нагл, приятен на ощупь. Лоска, конечно, тебе не хватает, но этому я научу, а взамен… – Женщина сделала паузу. – Хочу узнать от тебя, какие штуки вытворяют портовые девки».

Они отлично поладили и встречались довольно долго, даже когда у дона Стефано появились другие любовницы.

Эти воспоминания доставили удовольствие, но при поисках невесты толку от них было мало – и без опыта легко догадаться, что старый муж молодой жены почти всегда рогоносец, слугам доверять нужно с оглядкой, и, конечно, осматривать комнаты. Правда, дона Стефано кольнула и неприятная мысль – не следует тянуть с женитьбой и брать совсем молоденькую невесту, иначе разница с супругой получится как раз двадцать лет. Впрочем, разбойник собирался ещё долго сохранять телесную крепость, не в пример другим аристократам, забрасывавшим фехтование, игру в мяч и верховую езду ради обильных застолий. В вине дон Стефано соблюдал умеренность, тайно приказывая приносить ему разбавленное и в компаниях притворяясь пьянее, чем был. Нарисовав под единицей круг с тонкими ручками и ножками, кабальеро перечеркнул фигурку, скомкал листок и швырнул его в камин.

***

Номером два дон Стефано обозначил самый странный для себя опыт – девицу, воспитанную в монастыре. Из хмельной болтовни сеньора, рассказывавшего гулящей девке о том, как нужно искать подлинную непорочность, кабальеро узнал, что такие воспитанницы точно не имеют понятия о плотской стороне брака, супружеские обязанности будут воспринимать как послушание, и, хотя вряд ли доставят супругу удовольствие в спальне, зато с такой женой не придётся бояться измены. Любопытство обуяло кабальеро настолько, что он пренебрёг соображениями – если склонить девицу к связи, пользуясь её полным невежеством, то это окажется слишком близко к неприемлемому в отношении дворянок насилию.

Собутыльник дона Стефано действительно присмотрел в жёны воспитанную в пансионе при монастыре бесприданницу, опекуны которой прислугу держали впроголодь, что позволило кабальеро за несколько монет проникнуть в спальню девицы посреди ночи. Конечно, за доверенную продажной прислуге честь любой женщины не дашь ни гроша, но в данном случае мужчину интересовали не утехи или тщеславие, а поведение девушки, оказавшейся в более чем щекотливой ситуации. Сама по себе невеста пьяного болтуна была не во вкусе сеньора дель Соль.

Сеньорита проснулась, испугалась, чуть было не закричала, но разбойник зажал ей рот, шепнув:

«Не хотите же вы, чтобы в вашей комнате застали мужчину?», – Почувствовав, что его жертва замерла, дон Стефано ослабил хватку.

«Кто вы?» – тихим дрожащим голосом спросила девушка, тщетно пытаясь в темноте разглядеть незваного гостя.

«Я пришёл поговорить с вами о непорочности», – произнёс дон Стефано. Занятый тем, как незаметно проникнуть в дом, кабальеро как-то не подумал, с чего начнёт разговор и станет ли вообще разговаривать, а теперь сам удивился нелепости своих слов.

От изумления бывшая пансионерка, кажется, успокоилась, села на постели и вновь вгляделась, но опытный разбойник сел спиной к окну, поэтому лунный свет не помогал девушке рассмотреть лицо мужчины, чтобы она позже смогла узнать его. Дон Стефано тем временем приступил к исполнению своего плана. Он быстро протянул руку к лицу девушки и погладил её по щеке. Сеньорита дёрнулась, отстраняясь.

«Прошу вас, меня нельзя трогать!»

Подумав: может быть, в словах о пользе монастырского воспитания и вправду что-то есть, вслух дон Стефано самым мягким тоном продолжил:

«Не бойтесь меня, сеньорита. Я всего лишь раздумываю, стоит ли отправлять сестру на воспитание в монастырь, и хотел откровенно поговорить с пансионеркой. Вы понимаете, днём подобный случай не представится… Хорошо ли с вами там обращались, каким правилам обучали?».

Девица то ли была достаточно наивна, что поверила тайком забравшемуся в её комнату человеку, то ли понадеялась – не спорить с ним будет лучше, но отвечать стала. Усыпив её бдительность, кабальеро быстро коснулся рукой девичьей груди. Пансионерка замерла, смолкла, попыталась отбросить мужские пальцы, и, обеими руками защищаясь от прикосновения к груди, пропустила, что вторая рука кабальеро задрала подол её рубашки. Россказни, что воспитанницы монастыря понятия не имеют, где в их телах расположена честь, вполне себе подтвердились. Скорее раздосадованный, чем предвкушающий удовольствие, дон Стефано собирался раздвинуть колени девушки, но сеньорита прижалась спиной к стене, подобрала ноги и пробормотала:

«Так нельзя, вы же не священник».

«А… в монастыре вас ощупывал священник?»

«Мой исповедник сказал, что я очень грешна и назначил мне епитимью – носить верёвку на голое тело, а потом сам одел на меня подходящий жгут».

«Вы позволили ему одеть вам верёвку на голое тело?»

«Нам всегда говорили, что мы должны слушаться исповедников. Я сомневалась, но он спросил, из какой я семьи, – девушка очень смутилась, но почти шёпотом продолжала. – Идёт ли у меня кровь… и потом сказал, что раз я бедная сирота, то некому сделать пожертвование монастырю во искупление моих грехов, я не должна сметь спорить с ним».

«Как он это сделал? Как одел на вас эту верёвку?»

«Не знаю. Велел мне лечь и закрыть глаза».

«А… потом?» – дон Стефано уже догадался, что исповедник сотворил с пансионеркой, воспользовавшись её бедностью и невежеством.

«Мне было больно… Я не знала, что верёвку одевают так странно».