Лея Старцева - Серо-Чёрный

Заглянула «Фрося», дабы проведать. В сути, ей давно хотелось уснуть, а не подносить воду уж какой раз. Оба молчали, а прислуга лишь замечала, как трясется челюсть Нила, как жадно и рывками тот пьет из кувшина, вовсе не обращая внимания на бокал. Для чего только поднос брала? Не смела перечить, да вразумить больно хотела, ибо понимала, что творится с ним. Сердце кровью обливается, трепещет душа в груди – ничего не поделаешь. Отдаленно, еще пару лет назад, старалась объяснить, что эта отрава погубит, да Собакин отмахивался – не лезь в чужое дело. Только вот, ныне печалилась, что в бреду долго еще он не уснет. Подобные держаться могут сутки, а то и двое.

– Я думаю, по мне публика истосковалась, – твердо заявил, почти опустошив графин. Провел под носом, а затем, заметив желанное, принялся втирать в десна. Совсем не брезговал, а Ефросинья Павловна тяжело сглотнула слюну. Сталось мерзко. – Понадобится извозчик.

– К великому сожалению, – от неприятной картины к горлу подступил ком. – Сегодня они не работают, на улицах неспокойно. Кажется, была стачка, жандармы всюду. А, быть может, причина в другом. Не ведаю, – чувствовала наступающую беду.

– Я только рад буду, – в спешке, словно молния ударила в него, принялся искать вещи. Это действие пусть и было резким, но вполне оправданным. – Прогуляюсь, – Нила бросало то в жар, то в холод, а помешательство на вылазке из «флета» совсем заполонило разум. Не знал чего надеть, ведь повести себя вещество может позднее как угодно, да и, впрочем, ждать пока «пройдоха старая» погладит что – не желал. Угрюмо наблюдая за хозяином, она совсем потускнела, и чудилось, нервы в подобном обществе скоро вовсе закончатся, загонят в могилу. Нечто человеческое внутри не позволяло перестать переживать, вне зависимости от того, коим образом Собакин к ней относился.

В юношестве Ефросинья Павловна не стала «счастливицей» – не попробовала дурман, потому тряслась, видя подобное. Столь взбудораженным он напрягал, пугал, ведь понятия что в голове его, она совершенно не имела. Пусть себе на здоровье Нил одежку так судорожно перебирает, бросая кой какую на пол, да ее не трогает. Даже самый воспитанный и праведный человек под воздействием может совершенно потерять разум, а Собакин – уж подавно. Печально, да только если чего случится – значит, самому за все воздастся. Вечно повторяла она про себя отрывки из священных писаний, находясь в проклятом аду.

Натянув на изнеможенное тело совершенно измятую сорочку и жилет, Нил принялся искать любимый фрак. Движения были хаотичны, непредсказуемы, даже глупы. Не был он благородным и изысканным внешне ныне, только свято верил – ждут зрители, поглядывают на часы, но в гости наведаться страшатся – ведь он же, якобы, в трауре проводит дни. Но, все-таки, вернее сказать, что Нил ждал вовсе не привычных глазу дам, наскучивших лодырей и напыщенных посетителей. Со всеми низменными страстями и грехами, был уверен, что Шофранка если не выжидала его ежедневно на вечерах, то у кого-нибудь из коллег спросила куда запропастился. Про тяжеловеса, возможно, начнется задаваться вопросами, про то, что Нил ушел тогда. Мысли скоротечно появлялись, и так же внезапно исчезали. Ни одну, к печали, долго удержать в себе не мог. Чудно, но это сведение себя с ума было для него приятным.

Без прощанья, как и привык зачастую вести себя, он покинул квартиру. Было прохладно, ветер обдувал крылья фрака, заставляя идти с поднятой рукой – придерживал шляпу. Оказалась она на голове так же неожиданно, как тот принял решение попасть в кабаре. Желтели кроны деревьев, кои редко встречались на пути, да красоты их мало волновали. Потрясывало знатно, но это не мешало двигаться к цели. Больно редко прогуливался по улицам, в одиночку – более того, а тут иного не дано. Атмосфера была жуткой, напряженной, совсем неясно чего ожидать за очередным поворотом, но только вовсе чхал на то Собакин. Гиб в собственном огне.

Только лишь он, в толпе прохожих, шагал не оборачиваясь, полностью уверенный в себе. Мир казался красочным, ведь планировал он поговорить с той, которой ждал. Серые деревянные здания напоминали совсем не скудные домики, а настоящие царские хоромы. Луна светила краше солнца. Чрезвычайно красивыми он считал и звезды, словно опадающие на деревянные крыши из гонта. Словом, земля из-под ног ушла в те секунды. Даже запамятовал, что на лицах его окружения будет траур и горе. Правда, стоит отметить, люди у входа в кабаре были поразительно веселы. Впрочем-то, кому, в сути, есть дело до малоизвестного Мамонова?

Не заметив как быстро доковылял, в прямом смысле слова, взгляд Нила устремился на афишу. Его прелестное, отнюдь прекрасное объявление о выступлении было заклеено иным:

Любимецъ публики

Лев Шноузер

въ программѣ

Первое впечатлѣніе

Словно змея ужалила, Собакин рассердился. В крови лекарства все меньше, любая мелочь может вывести на агрессию, не мудрено. Более того, если к одной мысли под воздействием дурмана привязаться – освободиться сложно. Внутри разгоралось пламя не только агрессии, но и кой какой досады, словно за неделю с хвостиком остался где-то позади. Б-г видит, все бы отдал за внимание публики с благотворительного концерта. Теперь сталось неуютно. Неужто «любимецъ публики» получит от них большее признание? Знать не знал его, и не хотел. Обязан быть на высоте, а для сего стоит хорошенько оттолкнуться со дна. Он хотел обозначить свою значимость, быть может, мнимую. Явно считая, что находиться должен один в лучах славы, Нил разгневался, желая сорвать афишу, но сделать этого не мог. Посмотрят косо – такого допускать нельзя. Тем не менее, избежать этого не удалось.

На взводе, обогнув толпу граждан у входа, ринулся внутрь. Незнакомцы замечали, как не скрывая раздраженных эмоций, возвращается в прежнее русло исполнитель. Что касается до прочего, они были погружены в свои дела и разговоры. Поразились бестактности, на том все. Не знали они, с каким заоблачным настроением прежде Нил пожаловал. Можно полагать, имени даже его не помнили. Обычный ничем не примечательный человек.

Внутри пахло не так, как на прошлом концерте – хмель, спирт, затхлость и еле уловимая гниль. Возможно, так не было на деле, но мир вокруг Нила явно рушился под воздействием дурмана. Как и в любой другой день, небольшой зал занимали представители самого легкомысленного общества, только, стоит отметить, тогда их было несколько меньше привычного. Пусть время только подходило к началу, зрители собирались, да, думается, в связи с проблемами, о коих поведала Ефросинья Павловна, их будет не слишком много. Но, авось повезет. Помимо этого, чудилось, будто взгляды устремлены лишь на Собакина – больше не на кого. Мания преследования не покидала, но он прекрасно помнил для чего явился. Ни на что не взирая, принялся искать знакомых. Кровь приливалась к мозгу, а в конечностях наоборот появлялся холод – думалось скудно.