Сергей Мозголин - Приглашение к счастью

Секунданты, с тревогой и некоторой долей восхищения наблюдали за смертельным состязанием. Как троянцы, взирающие на поединок Ахиллеса с Гектором. Созерцание разгорячённых боем противников, в распахнутых на груди мундирах и убийственным блеском в глазах, завораживало непостижимым, демоническим магнетизмом. Когда каждый удар, каждое движение примеряется на себя. И ты искренне сожалеешь о том, что этот упоительный гибельный восторг, вспенивает кровь не в твоем сердце.

Между тем, кровь уже пролилась. Венгерка Лео была рассечена у левого плеча, но кровь, сочившаяся из раны, была не заметна на алом сукне. Не смотря на это, его ответная контратака была не менее результативной, обагрив кровью лицо Раевского, хлынувшей из рассечённой брови. Тяжело дыша, князь отёр перчаткой кровь, заливающую глаз, превратив лицо в кровавую полумаску. Оставляя без внимания требования секундантов образумиться и прекратить схватку, он ринулся в стремительную атаку, играя клинком и шумно выдыхая мощные струи пара, инеем оседающего на влажных от пота волосах. Нормальному человеку вряд ли придёт в голову встать на пути взявшего разгон быка. Лео не был безумцем. Отступив к краю берега, насколько это было возможно, он резко ушёл с линии атаки, отведя в сторону мощный удар противника. Последний, не сумев погасить инерцию движения, оказался на краю отвесного берега. В следующее же мгновение шашка Лео, со свистом рассекла воздух перед лицом кавалергарда, заставив его инстинктивно отпрянуть назад. Потеряв равновесие, тело Раевского исчезло в снежной лавине, из которой неслись проклятия, способные заставить покраснеть от стыда самого дьявола. Лео, облегчённо вздохнув, и ещё не веря в благополучный исход атаки, осторожно приблизился к краю обрыва и заглянул вниз. Видимо запас сюрпризов, заготовленных для него на сегодня, ещё не был исчерпан, потому что снежный козырёк под его ногами, образовавшийся после обрушения берега, подломился и увлек его вниз, навстречу противнику. Через несколько мгновений, до слуха секундантов снова донёсся яростный звон клинков. Бой, с новой силой возобновился уже на льду, стремясь перерасти в ледовое побоище.

Лёд в середине русла, подмываемый течением, был более тонок, чем у берегов, но противников это мало заботило. Оба были уже достаточно сильно утомлены боем и понимали, что развязка близка. Лео был снова ранен. На этот раз в ногу, что существенно сковывало его движения. Он с горечью чувствовал, что долго продержаться не сможет. Силы уходили вместе с кровью. Раевский тоже понимал это, и, сделав паузу в поединке, первым нарушил молчание.

– Послушай, Лео, меня удовлетворит твоё честное слово, навсегда забыть о известной тебе особе, и более никогда не претендовать на её расположение.

– Извини, Владимир – Лео поднял шашку – Это единственное удовлетворение, какое я могу тебе дать – и, хлюпая набухшим от крови сапогом, устремился в атаку с безрассудством обречённого. Его яростный натиск сдвинул с места монументальную фигуру Раевского и заставил его отступать. Истончённый течением лёд, угрожающим треском, предупредил соперников об опасности, но им было не до пустяков. Лео остановился только тогда, когда явственно ощутил эфемерную зыбкость опоры под ногами. Отпрянув назад, он опёрся на шашку, пытаясь превозмочь жгучую боль в ноге.

– Не советую делать резких движений, Владимир – предупредил он противника, смахивая перчаткой крупный бисер пота, нависший над бровями.

Но Раевского было не удержать. Не желая давать противнику времени для передышки, тяжёлая кавалерия двинулась в сокрушительную атаку.

– Господи, благослови! – прошептал Лео и поднял шашку.

Через мгновение он увидел занесённый над собой клинок и кровавую полумаску, размытую дорожками пота, рядом с которой светился глаз, разящий холодным стальным блеском казачьей пики. Но вся эта мощь, стремительно уходила вниз, проваливаясь под лёд, не выдержавший её грозной поступи.

Смерть имеет много лиц, от омерзительно безобразных, до божественно прекрасных. Лео перекрестился, устало оперевшись на шашку. Он понимал, что мгновение назад видел одно из них. Потому, что такую атаку мало кому было дано пережить. Краткий миг размышлений был прерван появлением над водой головы Раевского. Лео упал на лёд и потянулся к кавалергарду.

– Дай руку, Владимир.

Но упрямый соперник с негодованием отверг помощь. Круша мощным торсом края полыньи, он предпринимал отчаянные попытки выбраться, умудряясь не выпустить из руки шашку. Его бледное лицо, то нависало над краем льда, то исчезало под водой. Каждая попытка могла стать последней, течение затягивало его под лёд. Лео, наконец, удалось ухватиться за рукав мундира, когда краем глаза он увидел спешащих к ним секундантов, а до слуха донёсся окрик одного из извозчиков

– Барин, вожжи ловите.

Потянув Раевского к себе, он привстал на колени, создавая упор для дальнейших усилий, но, увы, напрасных. Подломившийся под ним лёд, вновь уровнял шансы противников. Обжигающий холод перехватил дыхание. Сильная судорога парализовала мышцы и наполнившиеся водой сапоги потянули вниз.

– Всё кончено! – мелькнула в голове безвольная мысль, за мгновение до того, как железная рука Раевского ухватила его за плечо и вернула к свету.

Глава

3

Вечером следующего дня, гусарский ротмистр Одинцов зашёл проведать своего друга, Лео.

– О, да наш герой не скучает – подумал он, увидев у парадного его особняка два автомобиля, и не ошибся.

В гостиной, оживлённо беседуя, расположились четверо военных и двое штатских. Ротмистр, поприветствовав присутствующих, прошёл в спальню хозяина дома, откуда доносилось непрерывное дамское щебетание. Лео, с замотанным горлом, лежал в постели, окружённый удушливой заботой трёх прелестниц. Он меланхолично отпивал глоточек чая из, подаваемой к губам, чашки и поочерёдно проглатывал мёд и варенье, с ложечек, подсовываемых ему с разных сторон. Идиллической картиной можно было бы восхититься, если не принимать во внимание удручённое выражение лица больного. Гримаса мученика, безропотно покорившегося судьбе, придавала ситуации комический оттенок. Присутствие Одинцова, явно не вписывалось в эту идиллию, и ему ничего не оставалось, как присоединиться к обитателям гостиной. Здесь велась непринуждённая полемика на тему того, что у лейб-гусар с кавалергардами давние счёты. Потому, как кавалергард Дантес погасил «солнце русской поэзии», убив на дуэли камер-юнкера Пушкина. Бывшего, не только большим другом гусар, но и страстно желавшего самому стать одним из них. И только отсутствие достаточного состояния, не позволило достичь желаемого. Более того, выстрел бывшего кавалергарда Мартынова, навсегда сомкнул уста ироничного и дерзкого, бывшего лейб-гусара М.Лермонтова. К счастью дискуссия продолжалась недолго. Через четверть часа, исчерпав запас душевного тепла и нежности, дамы выпорхнули из спальной, наперебой сокрушаясь о самочувствии больного. Когда Иван, наконец-то, закрыл двери за последним гостем, из спальной выглянуло раскрасневшееся лицо хозяина.