Иман Кальби - Не твоя…

– Я когда приехала сюда с мужем тридцать лет назад, думала все– не приживусь…И семья его меня не жаловала, и языка я не знала, и обычаев. А этот платок чертов. Уж как я его носить не хотела. У нас ведь в России такого вообще принято не было. Все одевались скромно, но по– светски, без всяких этих религиозных излишеств. Плакала я каждую ноченьку. Думала, видит Бог, сбегу. А потом началась тошнота, головокружение– родственники мужа заметили, что слабая– велели пойти к врачу. Пошла к докторше, тоже из наших была, замужем тута, но только они с мужем лет пять как в Алеппо переехали У него там с Турцией бизнес какой– то. Так вот, говорит мне, мол, беременная ты. Сиди, не рыпайся. Вот я и сидела, не рыпалась. А потом сын родился. Меня отец мужа сразу принял. Говорил, никак не могли наследника получить. У старшего брата одни девки рождались Ну а там и мать его оттаяла. Я язык стала понимать. Подружек себе нашла. Из русских и украинок в основном. А нас тута таких много будет. Мужиков– то на родине, сама знаешь, мало. А всем хотелось за принца…А вот они как раз и принцы были– из– за моря, при деньгах, красивые, а как ухаживают. Вот мой– то как на меня смотрел, как будто железо плавил, как будто сердце у него остановится, если он от меня отвернется. А мы ж оба в институте познакомились. Учились на инженеров в Волгограде. Он приехал и еще трое арабов– двое из Египта и его друг из Сирии. Вот так и жили. Но были и пару местных подружек. Очень религиозных. Их свекровь в дом привела, чтобы они меня всему местному учили. И детей у меня трое от него. Сына старшего женили четыре года назад. А как женили, муж– то и, яани (араб.– часто встречающееся слово– паразит в арабском языке, соответствует русскому «как бы»), преставился. Сосуды.– женщина тяжело вздохнула, но лишь переведя дух, продолжала тараторить,– ну вот с тех пор– то я теперь и одна… Живу ради детей…

Влада тупо и без эмоций жевала свой гигантский бутерброд и никак не могла понять, зачем эта баба обрушила на нее свой велеречивый волгоградский поток слов… Вообще, как она сюда попала? Воспользовавшись, наконец, кратковременной остановкой в речи своей собеседницы, она спросила:

– А вас кто подослал? Вы тут живете или что?

– Попросил меня, попросил, голубчик наш попросил, Каримик.

– Голубчик,– поперхнулась со злости Влада.

Женщина вскинула голову и продолжила, – он наш спаситель. Добрый парень. Всем помогает. Дети его любят. И он детей тоже. Он тут вроде царя. Всем заправляет. Все его слушаются. Газовые баллоны, кому что в дом надо, у кого сын пропал, у кого муж. Всем помогает. Это он нас приведет к победе, чтоб эти окаянные кляб (араб.– собаки) Али сдохли. Вот тогда все мы заживем.

Влада закатила глаза. Как же наивны и узки были представления этих людей об истинном положении вещей… И как далек образ "Каримика", описанный этой дамой, от того жестокого похотливого зверя, которого она имела "счастье" видеть всего несколько часов назад.

– Вот только до юбок охоч больно. Хотя и бабы сами, дуры, уж как ему на шею вешаются…Вот говорят, сирийки, скромницы, а сами потаскушки первые. Уж сколько у нас разврату в России, но все равно такого нету. А они просто стыд потеряли. Как видят его, так такой визг. Если бы не религиозные наши дедушки, имамы, так вообще стали бы раздеваться и перед ним напоказ титьки свои и прочие прелести оголять. Фу, срамота.

– Ваш Карим наглый и жестокий преступник, которому я еще отомщу.

Интонация женщина переменилась. Она стала какой– то по– деревенски строгой.

– Ты эти разговоры и мысли брось. Ничего ты ему не сделаешь. А если сделаешь, головы тебе не сносить. Тогда тебе точно не жить. Ты, это, не обольщайся. У него таких, как ты, много. Целый гарем. И каждый день ведет к себе ту, которую пожелает только. Любая готова., потому что он наш герой и освободитель. Ночь, две– и все. Так с большинством. И с тобой так будет. А поведешь себя правильно– глядишь, и выберешься. Вон, у тебя какая сумка красивая, лакированная. Небось, небедная…Выкуп дадут за тебя– и вернешься восвояси. И будешь знать, как разгуливать по странам, где война за свободу идет.

– Где моя сумка?– резко спросила Влада.

– Не знаю, ничего не знаю,– стала отнекиваться женщина,– я просто видела. Мне до этого дела нет. Велено– сделано. Сказали прийти тебя покормить – я и пришла. А так это дело не мое. Я вообще свой нос никуда не сую. А то давно бы без него осталась…

– Что– то не видно– смотря в пол, пробубнила про себя Влада.– Послушайте,– нетерпеливым голосом, но с надеждой громко заговорила Влада,– я российский журналист. Не просто девка какая– нибудь. И Вы как росгражданка должны мне помочь. Свяжитесь с консульством. Или с моим агентством. Позвоните в ЭРА, пожалуйста! Это все, что я от Вас прошу!– уже умоляла ее Влада. Как ей хотелось сказать– позвоните моему Васелю, но весь ужас ситуации был в том, что его телефона у нее так и не было… В самый нужный момент его конспиралогическая теория подвела. Не было здесь его всевидящего ока… Оставалась еще одна мало– мальская надежда на выключенный и разряженный телефон, но гарантии того, что он все еще в ее сумке, не было никакой. Если бы только она могла его найти и активировать…

– Ты это брось,– еще более строгим тоном проговорила женщина,– и кто тебе сказал, что я росгражданка? И не росгражданка я вовсе. И не надо мне вашего паспорта российского. Мой паспорт как закончился, так я больше никуда не ходила. А зачем? Муж араб, дети тоже арабы. По– русски– то с трудом понимают. Нам что от России? Они о своих– то позаботиться не могут, не то, что о наших. Я вот, инвалид третьей степени, а кто мне что дал? А где пенсия? Неет, не надобно мне ничего от вас. И детям моим не надобно. И зачем им гражданство нужно ваше? И что оно им даст? Только попрекать будут больше на улицах за то, что чужаки.

Влада закатила глаза. Разговаривать с ней было бесполезно. Эта женщина действительно мыслила в жестких рамках стереотипов, навязанных теми, кто ежедневно ведет пропаганду в этой бесчестной войне, где правды нет ни на одной стороне.

– Спасибо Вам за еду, – выдавила из себя улыбку Влада, насильно заглатывая последний кусок пресловутого бутерброда. Говорить с этой женщиной было бесполезно. Хотелось лишь побыстрее от нее избавиться.– Я очень устала и хочу спать.

– Давай, милая, давай. А меня Мария Павловна зовут. Для местных Мариям.

– Очень приятно,– мечтая побыстрее отделаться от собеседницы, быстро ответила Влада.

Мария Павловна убрала с тумбы поднос, бережно накрыла Владу одеялом и поспешила к выходу.

– Отдохни, милая,– произнесла она напоследок. Но тут Влада вспомнила, что забыла за всей этой болтовней задать один вопрос:

– А чей это дом? Они тут все живут или…?