Маргарита Менчинская - Тёмная сторона Луны

Дверь распахнулась в тот самый момент, когда Катя почти созрела для откровенности. В комнату вплыл поднос со сладостями, а следом – хозяйка, Алла Сергеевна. Лет сорока пяти, изящная и ухоженная, она сначала опустила его на стол и только потом удивлённо вскинула брови и, пристально осмотрев лица обоих, остановилась на сыне.

– Я думаю, ты сам справишься, Саша, у меня ещё масса дел. Так что угощай свою гостью, – сказав это, она перевела взгляд на Катю. – Это «Наполеон», я сама его пеку. Должна признать, не часто, по исключительным случаям. – Последние слова она произнесла мягко и тише предыдущих, но Катя смутилась ещё сильнее и опустила глаза в пол. На Сашку она не смотрела, но чувствовала, что он буравит её взглядом, будто призывая прочувствовать каждое слово, произнесённое своей матерью.

– Спасибо, – сказала Катя и наконец встретилась с ней взглядом. Глаза Аллы Сергеевны улыбались, и Катя тоже улыбнулась ей в ответ. Идя сюда, она поработала над своими комплексами, однако подумать не могла, что ей придётся держать осаду.

– Надеюсь, Катюша, вам понравится. Я очень старалась.

Катя растерянно кивнула. Алла Сергеевна улыбнулась и совершенно бесшумно, как и появилась, исчезла за дверью, оставив после себя облако божественного аромата. Всё ещё не осмеливаясь смотреть на Сашку, Катя проследила за ней взглядом и уткнулась в окно. Любое внимание со стороны стоило ей дополнительных усилий. Однако в данном случае совсем не робость руководила её поведением, а сразу несколько факторов, указывающих на то, что здесь, в этом доме, ей, чужой невесте, дни рождения которой ни разу не отмечались, были рады все, включая эту красивую женщину, которая в честь её визита испекла торт, назвав это «особым случаем»!

Комната утопала в солнечном свете. Ажурное полотно тюля, словно заигрывало с ветром, то устремлялось вслед за ним в приоткрытое окно, то взмывало вверх, подобно парусу, поднимая в воздух целые клубы мельчайших частиц, каждая из которых сверкала и переливалась на солнце подобно драгоценным камням или перламутру. Звонкие детские голоса иногда умолкали, а потом снова взрывались смехом. Внутри у Кати что-то обрывалось в этот момент, но она продолжала блуждать по комнате взглядом, пытаясь придать своему беспомощному виду хоть немного уверенности. Звук льющейся воды, долетев из кухни вместе со звоном посуды, спас её от разоблачения и ненужных объяснений. Сашка выждал ещё минуту, потом сокрушённо вздохнул и взялся за нож.

– Давай я, слоёное тесто такое капризное. А ты пока налей чаю, – предложила Катя и, движимая желанием разрядить обстановку, быстро сменила тему. – А знаешь, у тебя очень красивая мама и о-о-очень молодая! Поверить не могу, что она уже бабушка!

Сашка оживился и с трудом усидел в кресле, не пожалев укора ни взгляду, ни голосу.

– Между прочим, я похож именно на маму!

– Ах, извините, ваше высочество, как я могла перепутать! Простите мне мою оплошность! – быстро нашлась Катя и тотчас закрепила результат смехом. Но вряд ли он был счастливым. Она тоже хотела быть похожей на свою маму, но причины для этого имела очень веские.

Торт превзошёл все самые смелые ожидания. Сашка сумел уговорить Катю на второй кусочек и сам налегал на сладости, напомнив ей один эпизод из прошлого, дома у Бориса Окишина, когда она отказалась от абрикосового варенья и конфет. Им с тех пор не приходилось говорить об этом, но она почему-то сохраняла уверенность в том, что оба её друга помнили о её странном поведении. Странном – даже для неё самой и требующем осмысления. В случае Кати – отложенном на много лет. Но была ли она единственным странным экземпляром в сообществе, якобы разумных, людей? Что двигало их поступками? Почему они чаще всего поступали себе во вред?

– Может, ещё? – Хитро прищурившись, Сашка изучал лицо своей гостьи и, между делом, кивал в сторону торта, красноречиво поигрывая ножом. Катя рассмеялась.

– Если только с собой. Но это будет совсем наглость. Мы с тобой и так половину торта уговорили.

– Приговорили! Так любит говаривать наш любезный друг Борька. Ну, ладно, если что, только маякни. Я мигом. А пока – уберусь, чтоб не мешало.

– Тебе помочь?

– Нет, – поспешно отказался Сашка, – сам справлюсь. На кухне тихо, значит, мама читает. Не будем её тревожить.

Он деловито собрал посуду на поднос и вышел. Кате всё больше нравился этот дом. В нём не было кричащего достатка Окишиных, зато угадывался определённый, импонирующий Кате как женщине, уклад, где мужчина выступает кормильцем, женщина – хранительницей очага. Но свой скелет, судя по всему, имелся в каждом доме.

Спустя минуту Сашка уселся в кресло и вернулся к изучению архива, который наконец учёл пожелания хозяина и перестал быть семейным. Снимки лежали вперемешку и всё-таки позволяли сделать вывод, что их пытались разложить по датам, пусть даже не очень соблюдали хронологию.

– Жалко, от выпускного всего две общие фотографии, да и то в верхней одежде. Я успела забыть, что к концу июня похолодало.

Сашка улыбнулся.

– Значит, давно не заглядывала в школьный альбом.

– А у меня его нет, – ответила Катя, хотела добавить, что всё это у неё в планах на новую семейную жизнь, но вовремя остановилась. – Фотки в коробке от босоножек, которые на выпускной покупали.

– А коробка на антресолях?

– Не угадал, коробка в шкафу, у родителей. Но я давно туда не заглядывала. Каюсь. Одной как-то не интересно. Нужна компания.

– Стопудово! Смотри, – он протянул Кате снимок, на котором Борис со Светой, оба страшно смущённые, застыли на фоне школьной доски, где кто-то написал дату «24 мая», увековечив этот день 1980 года. – Предприимчивый наш! Захапал банку с тюльпанами и сфоткался со всеми девчонками по очереди. Я, помню, заманался потом фотки лепить! Тебе давал?

– Конечно. Я помню, как мы фотографировались в тот день. А вот фотки не все видела. Боже мой!.. Все такие смешные… Счастливые…

Наслаждаясь снимками серии «последний звонок», Катя говорила медленно и также медленно перебирала их руками. Сашка порой бросал на неё взгляд, но не прекращал поисков и, как только находил что-то стоящее, непременно подпрыгивал в кресле и разъезжался в счастливой улыбке.

– Вот, держи. Ты с Борькой! Думал, пропала. Помню, что не одну делал. Точно есть у тебя?

– Есть, – подтвердила Катя и смутила его внимательным взглядом.

– Как вчера было! Скажи?

– Вчера? – не согласилась она и, взяв фотографию в руки, тяжело вздохнула. – У меня ощущение, будто прошло сто лет.

– Да ладно! Четыре года всего! – не согласился Сашка и понимающе улыбнулся. – Просто столько событий. Вот и кажется, что долго.

– Думаешь? – погрустнев, спросила Катя и не стала вступать в дебаты. В чём-то, к тому же, он был прав. За четыре года произошло столько событий, что жизнь, можно сказать, перевернулась с ног на голову. Кто б тогда мог подумать, что Краммеры будут жить в Минске, а сама она выберет в мужья человека, которого на тот момент едва знала. Сердце её в ту пору принадлежало другому. Во всяком случае, тогда она считала именно так. И это была лишь малая часть изменений, которые произошли с ними за этот, как говорилось на съездах партии, отчётный период. Теперь они даже улыбались иначе – глазами, и всё реже испытывали желание отдаться безудержному веселью безо всякой на то причины. Не исключено, что к возрасту Марины Александровны тоже научатся брюзжать и впадать в ярость при виде смеющихся молодых людей.