Александр Спахов - Лицо для Риты

Через полгода Рита получила в милиции бумагу о том, что Константин Воронин пропал без вести. Так и жила она, с записью в паспорте о регистрации брака и со справкой о своей свободе.

Сейчас Рита Пестова в составе туристической группы прилетела в Париж не на экскурсии, а на вскрытие посмертного завещания мужа.

Париж сделал вид, что со мной не знаком. Взглянул мельком и опять сосредоточился на походках крашеных блондинок с силиконовыми бюстами. Хотя я и не рассчитывал на какой-то особенный прием, но зачем уж так перегибать-то? Дуется, словно пацан. Видно, обиделся, что я ему не писал. Ладно, отойдет.

А вот погода выдалась совершенно правильная, московская погода, в духе суровых будней, когда так и тянет поскорее влиться в плотные ряды неутомимых тружеников и в едином порыве, стиснув плечо к плечу, шагать к светлым, пока еще не покоренным производственным вершинам или срочно воплотить идеи Партии и Правительства в чью-нибудь жизнь. Руки чешутся поработать. Со мной в первые дни командировки так всегда. Место и время года не имеют никакого значения. Итак, испытывая прилив сил, я устремился к выходу, рассчитывая на приятное продолжение знакомства с красоткой Ритой, соседкой по перелету из Москвы.

А что же Рита? Рита тем временем, как я видел, спускалась по пыльной трубе эскалатора и походила издалека на крошечную часть гигантского учебного пособия.

Вертикальная Рита ничуть не уступала в привлекательности Рите, изломанной самолетным креслом. Даже превосходила.

Если во время перелета мне выдалось наслаждаться ее обществом одному, то здесь, в аэропорту, сразу несколько мужчин отметили появление Риты. Возможно, эти господа, повинуясь врожденному половому инстинкту, вызывающему, как известно, неуместное одеревенение брачной железы, имея свободную минутку, всего лишь пытались составить о Рите Пестовой полное и всестороннее впечатление и использовали при этом один только невинный метод визуального сканирования. Но вдруг они ее встречали специально? На всякий случай я запомнил их всех и в качестве наказания наградил каждого нелицеприятной кличкой. Толстяка в синем пальто с рыжими бровями, подробно, начиная с лодыжек, изучавшего Риту, как меню в забегаловке, я назвал кратко – Хряк. Другого, с длинноносой головкой, уставившего взгляд голубеньких, словно разбавленных молоком глазок, в трогательные выступы мадам Риты, я окрестил Бесшумным Дятлом. Следом шли два крепких, как грибки-боровички, молодца лет под тридцать каждый. Один другому что-то настырно выговаривал, поучал, близко поднося свой рот к лицу второго, словно хотел куснуть, а тот недовольно морщился, отстранялся, и оба при этом косились на Риту. Эти пусть будут Грибков и Грибоедов. Следом получили свое Пузырь, Пенек и Размазня. Давая прозвища, легче запомнить внешность.

А Рита между тем, никого не выглядывая в толпе встречающих, подхватила клетчатую сумку и подошла к молодой женщине-гиду с табличкой «Эр Вояж» в руке, возле которой уже скопилось полтора десятка наших соотечественников. Точно напротив группы, за стеклянными дверьми зала прилета был виден автобус с такой же надписью «Эр Вояж» и номером телефона на борту. И мне ничего не оставалось, кроме как тут же в зале набрать номер этого туристического агентства по телефону-автомату и сказать:

– Алло, мадемуазель, это агентство «Эр Вояж»? Моя фамилия Камю, я должен был в аэропорту «Шарль де Голль» встретить русскую туристку по имени Рита Пестова, она везет посылку от московских друзей. Но, к сожалению, не успеваю этого сделать. Где сегодня ее можно будет найти? Да, мадемуазель, ваша туристка, мне говорили московские друзья. Рейс 251, «Аэрофлот». Посмотрите, пожалуйста, мадемуазель. О, мерси! Значит, отель «Роял Фраментан» возле метро «Пигаль»? Мерси. На сегодня ничего не запланировано? Так. Среда – сити-тур с Эйфелевой башней в десять утра, вечером Лувр. Мерси, мадемуазель.

Разговаривая по телефону, я поймал на себе взгляд поднимающейся в автобус Риты и смастерил в ответ самое приветливое из возможных сокращений лицевых мышц. Специально для нее. Пока я возвращал лицевую мускулатуру в обычное состояние, автобус тронулся.

Еще в Москве я забронировал себе номер в отеле «Регина», с окнами на Лувр, попросил приготовить мобильный телефон французского оператора и подогнать к подъезду скромный «рено». К двенадцати часам. Сейчас девять пятьдесят, время есть. Поеду-ка я в город на метро.

Мы, жители столицы, отчетливо понимаем великое, не побоюсь этого слова, значение метрополитена в жизни Москвы. Настолько, что отметили его эпохальное влияние, поменяв его имя со второсортного, с точки зрения истории, Лазаря Кагановича на первоклассного Владимира Ильича Ленина. Парижане же пошли еще дальше, и даже Наполеон Бонапарт (не говоря уже о Людовике Четырнадцатом «Солнце») им показался фигурой мелковатой для сравнения с нею парижского метро. Так парижский метрополитен остался без имени…

Как будто прочная стальная сеть больше ста лет назад опустилась на город. Когда глядишь на карту парижского метро и перемещаешься по ней с линии на линию, не покидает ощущение, что когда-то сеть была правильной геометрической формы. Но с течением времени от собственной тяжести вросла в землю, хотя и не везде. Отдельные части ее покорежились, иные сомкнулись, каких-то участков вообще больше нет. Человеку, воспитанному на строгой схеме из одной кольцевой линии и нескольких радиальных, парижское метро покажется запутанной и избыточной забавой, с одной стороны похожей на детскую железную дорогу, а с другой – на старческую кровеносную систему со всеми вытекающими из этого сравнения последствиями и аналогиями. Чем объяснить возможность попадания со станции «Шарль де Голль Этуаль» на станцию «Насьен» тремя способами и, отметим, без пересадок? Только легкомыслием парижан, в какой-то момент заболтавшихся с дамами за бокалом вина и утративших контроль над строительством, после чего метро строилось как бы само собой. Но пользоваться им удобно и не утомительно. Тихо, можно курить на платформах.

Так размышлял я, переходя с ветки на ветку, пробираясь на восток Парижа. Подъезжая к станции «Пиренеи», я, по неискоренимой привычке, проверился и теперь знал, что хвоста за мной нет.

Улица Пиренеев всегда имела озабоченный вид. И мой старый товарищ Николаша Перегудов, осевший здесь в начале девяностых, обладая неброским, но прочным талантом мимикрии, перенял от нее основные черты.

Выглядел он теперь обремененным массой мелких и хлопотных проблем, реально имея только две – на какую бы мадам упасть, не затрачивая лишних усилий, и как бы постремительней разбогатеть. Обе задачи решались, но лишь частично. Женщины ему не отказывали, хотя несколько не те, о каких ему мечталось. Старше, что ли? Бледнее? Не того круга? И денежки водились. Однако не в таких количествах, чтобы, глядя на Николашу, можно было сказать: респектабельный господин. И квартирка его расположена в скромном районе, и из экономии он возвращался сюда после ужина в алжирском ресторанчике чаще на метро, чем за рулем своего совсем не нового автомобиля марки «ситроен». Работать ему приходилось много. Жизнь в Париже дорога. Николаша был глубоко законсервированным агентом некогда мощной организации союзного значения. И так глубоко законсервированным, что даже сам точно не знал, законсервирован ли он осмысленно или попросту забыт.