Василий Добрынин - Станкевич

— О, да! Звычайно!

— Но, — как можно быстро, хотя и завтра. Ну, будь здоров!

«А кто с Евдокимовым шутит шутки!» — подумал ротный.

На утро он был самым первым из райотдела, на службе. Первым хотел он увидеть техника связи. Он больше часа ждал под дверями его аппаратной, в которой, в отсутствие шефа, гудело, работало все само по себе. Появился техник:

— Привет! — удивился он, — Ты ко мне? И вот с этим?

— К тебе, и вот с этим! — убрал Шатунов за спину, под поясницей, пакет.

— Заходи.

— А здоровье-то, как у тебя? Ничего? — с надеждой спросил Шатунов.

— Да, совсем ничего! Нормально. А что?

— За ценой, понимаешь, я не постою! А ты дай мне пожалуйста, выписку, вырезку, — как называется все у вас там, не знаю — дай!

— Вырезку?

— Ну, в общем, звонки мне нужны! На мой телефон, вчера.

— Нет проблем. Приди завтра, в такое же время. Получишь. Хотя, ты все знаешь…

— Знаю! Оперативникам делаешь. Знаю! А я — вне закона.

— Да человек, Валентинович, ты сердечный! Хотя, ты, конечно же, не Евдокимов… Как я могу не учесть? — рассматривал техник то, что принес Шатунов, — Сердечный…

— Мне надо сегодня, и — как можно быстро!

Подобные просьбы, техник Сергей, офицер милиции, отклонять привык.

— Время, хотя бы, Валентинович, дай мне. Диапазон. В чем искать?

— «Потемкин будет здесь через час…». — вспомнил ротный, — Пятнадцать ноль-ноль, вчера. Сергей, или около этого. Можешь.

— Давай так: четырнадцать тридцать — пятнадцать тридцать, вчера! Годится?

— Вот, самый как раз! А колбаска, смотри — домашняя! Класс!

— О, да ты что? Суперкласс! А настойка?

— На зверобое.

— А желтая почему?

— Там еще пол-стакана меда.

— А где посуда?

Шатунов огляделся: — Ты это — меня?

— В общем, — махнул рукой техник, — я пью из кружки, а ты — из колбы. А спирт, знаешь, я его ненавижу!

— А зачем нам спирт? Телефон давай!

— Десять минут — все получишь.

— Спасибо.

— Майор, да за что? Ты еще приходи, когда надо.

— И ты, тоже…

— Людмила Станкевич? Майор Шатунов!

— Что случилось?

— Кажется, я же выполнил Вашу просьбу…

— Именно так. Спасибо!

— А Вы, мою, можете?

— Я поняла… Он Вам нужен?

— Немедленно!

Потемкин все слышал. Звонок прозвенел. Подошла Людмила. Две грудки ее, были прямо перед Потемкиным. Он, не трогая их на ощупь, видел: они затвердели. Они его ждали! Он взял две тесемки, чуть ниже сосочков, свел вместе их, и связал. «Уходя — уходи!» — помнил он.

Она развязала. И не грудью, не животом, — всем телом и сутью своей, припала к губам Потемкина. Кожа, сухой и горячей была, и совсем не казалось жадным, тело. «Я просто люблю!» — говорило оно.

…В момент напряжения высшего, в полусекунде от самой вершины: он тихо спросил:

— Может, нам надо прерваться? «Мы залетим!» — последнее, кажется, дай бог, сказал про себя, а не вслух…

Она промолчала и не послушалась: Его обхватили ее, как печь-буржуйка, жаркие бедра, и сомкнулись ладони, горячие, как кипяток, на спине!. «Боже! Стонала она, — как все хорошо, — не волнуйся! Ты слышишь, милый? Мы полетели!».

А потом… Доверяла она, и не стеснялась своего обнаженного тела. Вытянулась вдоль спины, как пантера; прогнулась, упругой пружинкой, и тихо сказала:

— Потемкин — счастье! Спасибо, его я не знала, но знаю теперь! Я боялась, что не узнаю. Что не успею узнать! Теперь — все хорошо! Не волнуйся, ладно, Потемкин? Как перед смертью… — наслаждалось, тянулось ее обнаженное, юное, чистое тело.

— Ты что? Я ослышался, Люда?

— Не знаю. Так говорят, когда невозможно насытиться. Очень редко… Я правда боялась, что не успею узнать, что такое счастье. Даже не знаю, с чего бы? Но я же успела! Теперь можно все. Не страшно… Тебе звонили!

— Я понял.

— Ждут!

— Люда, — протянул он ладонь, и положил ее там, где стучало ее сердечко.

Потом обхватил ее в обе сильных руки, развернул к себе.

— Люда, — с любовью смотрел он в глаза, — а ты знаешь, что такое «Большая дорога любви»?

— Я читала… Два «ромбика», да?

— Да. А я должен идти. Я пройду по ней, Люда…

Сомкнулись губы в вершине первого ромбика — на губах Людмилы. Оторвавшись, Потемкин приник к правой грудке, к левой. В ямке пупка, завершали мужские губы, вершину первого ромба в дороге большой любви.

А потом его губы припали: как это назвать — края, или может, вершины бедер? Ниже талии.: где выступают верхние косточки бедер, которых стесняются, кажется, женщины… Они получались в вершинах больших углов ромба, справа и слева, у живота… От них, как от широкого основания восхитительной пирамиды, грея дыханием плоский хевсурский щит женского живота, губы мужчины двинулись к главной вершине, вниз…

Стон затаенный, едва различимый, сорвался с прикушенных губ Людмилы, исчез в пространстве.

***

— Спецзадание, да? — уточнил Евдокимов, — Шатунов тебе не пенял?

— Нет, пока что, — ответил Потемкин.

— Ну, да, ты же их приучил, на тебя не пенять! Ты выборку брал из ИЦ. Помогла?

— Да, помогла.

— Да? И как тебе Лена?

— Нормально… — не уловил Потемкин.

А Евдокимов молчал. Потемкин поднял взгляд, и встретился с ним.

— Ты же, — сказал Евдокимов, — хочешь ко мне на работу! Ну, бог с ним, Евдокимовым — ты хочешь в розыск. Так?

— Так. Конечно…

— Ну и, когда же поставишь крест на своих нездоровых привычках! Ты где сейчас, а? Ты здесь? «Нормально» — ты это о ком? Я о ком тебя спрашивал, ты отдаешь отчет? Вопрос вовсе не обязательный, но…

— О ком?

— Куликова Елена, — ИЦ, оператор, — о ней я спросил. А ты?

— Извините…

— Я тебя третий день не вижу? Выборка, — это серьезно! Что делал? Готов рассказать?

— Да, готов.

Евдокимов выслушал.

— Сколько всего адресов у тебя?

— Тринадцать.

— Число нездоровое. Бог с ним! Ты все проверяешь?

— Нет. Я убрал область и пригород.

— Так. Ну, и, понятно: старушек и малолеток. Понятно!

Потемкин все рассказал.

— Так и думал, примерно. Что ж, возьмем первое… Видишь: анатом. А это нам интересно? Да, безусловно! А кто может лучше, чем мы картошку, раскраивать трупы? Потемкин, а по мотивам ты проходился?

— Да.

— Говори.

— Пара они, на мой взгляд, негармоничная…

— Как это так?

— Ну, он захудалый такой. А она у него — кровь с молоком!

— Ну и что? Ты, если хочешь сказать, говори.

— Она хочет, Владимир Иванович, а он — не может…

— Ты по себе это судишь? Ну, бог с ним! И что?

— Как что? Революционная ситуация!. «Верхи не могут, низы не хотят»! Такого не может быть долго.

— Кажется, я приехал, Потемкин!

А тут телефон тарабанил:

— Да занят я, занят! — сказал подполковник, — зайдешь через девять минут!

— Так, — Евдокимов опять был с Потемкиным, — что у нас во втором случае? Негармоничная пара?