Ильгиз Хабибянов - Ярмо для жулика

- Что, привел?

- Да, пошли,- и, встав, потянул Никиту за рукав. Войдя в сарай, знаток надоев, покосившись на животное, сказал:

- Что-то у нее глаза мутные!

- Еще бы,- ответил Интендант,- ну ты и пассажир! Ее год доят, а один раз трахают, и после этого ты хочешь, чтобы у нее глаза были как у ясного сокола.

Никита шмыгнул носом, поставил ведро и принялся за дело. Вскоре он был доволен результатом, приговаривая:

- Отличная корова, лучше, чем моя буренка, два ведра выдоил, а там еще полно...

- Ладно, ладно,- перебил его Интендант,- пошли в хату, выпьем за здоровье коровы и сочтемся.

Спустя десять минут Никита с радостью выложил деньги, восторгаясь таким удачным приобретением, и пошел покупку отводить к себе в хлев. Остановившись на пороге, он высказал промелькнувшую у него мысль:

- А откуда ты ее привел?

- С поля,- ответил Интендант,- она там у меня паслась.

Никита махнул рукой и вышел, ничего не соображая. Тем временем Илья отсчитал двести рублей Сереже и сказал, чтобы тот убрал следы извести.

- Надолго уезжаешь? - спросил юноша.

- Навсегда.

- Остался бы, у меня сеструха красивая, может быть, женился бы.

- Ну уж нет, малыш, сестричка твоя мне не нужна. А если тебе еще два стольника надо, так и скажи.

- Да что ты, Илья, бесплатно...

- Даром не надо,- перебил его Интендант и обратился к Дуне:

- Ты готова?

- Да! Пшли,- ответила та пьяным голосом и, покачиваясь, пошла к двери.

На вокзал возвращались в обход по дороге, но Дуня все равно умудрилась упасть раз десять.

Поезд прибыл с опозданием на десять минут, и его стоянки, естественно, сократились. Интендант так и не понял, как они с Дуней оказались пред закрытыми дверями вагона. Потарабанили, но им никто не ответил.

- Спит, наверное, проводник,- сказала Дуня. Интендант, покосившись на нее, грозно прикрикнул:

- А мне от этого не легче!

- Че орешь? Щас улажу!

- Давай, родная, а я погляжу.

Дуня, оглядевшись, остановила свой взгляд на двухметровом бревне.

- О! Вот он выход! - и, подняв его над головой, разбежалась с топотом, как мамонт, ударив бревном о стекло, которое мгновенно разлетелось на куски. Илья, недолго думая, влез в тамбур и не успел отряхнуться, как на шум вышел проводник.

- Ого! Ну и дела! Как это ты умудрился?

- Это не я,- ответил Интендант,- а она,- и показал пальцем на улицу.

В это время поезд уже тронулся, и проводник с Ильей посмотрели вслед удаляющейся Дуне, которая несла на плече бревно, вероятно, прихватив его на дрова.

- Что она, чокнутая, что ли? - спросил проводник.

- Сам ты чокнутый,- ответил Интендант.- Удмуртию проезжаешь, страну чудес, соображать надо.

После того, как Интендант покинул пределы Узбекистана, у его друзей возникли разногласия с законом. Юра откуда-то взял моду угонять частные автомобили, которые после проката просто бросал на дороге. И вскоре, попав в переделку с угоном, он был арестован и ждал суда.

Повар же, сильно огорченный потерей друга, кинулся с деньгами к единственному свидетелю в надежде замять дело или, на крайний случай, скосить срок. Последний оказался патриотом и поднял крик, якобы его дискредитируют и заставляют пособничать преступникам. Повар был человек горячий, в порыве гнева он прибег к пещерному методу и огрел свидетеля березовым поленом. После чего тот был госпитализирован и остался с вечной улыбкой на устах, которая была обращена к солнцу все двадцать четыре часа в сутки.

Срок Юре действительно скостили, так как свидетель не мог сказать суду ничего вразумительного, и он отделался годом. Но зато Повару суд засветил пять лет строгого режима.

Таштюрьма отличалась от подобных заведений тем, что здесь было проще насчет всего, в чем нуждались обитатели этого учреждения. К услугам заключенных (естественно, для тех, у кого водились деньги) здесь было все: анаша, опий, водка и даже женщины.

Повар четвертый день кряду находился в скверном настроении, вышагивая по камере и ругая Юру и себя на чем свет стоит. Были деньги, хата, женщина, нарисовалось интересное дело, и на тебе, все рухнуло в один миг.

- О боже! Прости мою душу грешную! - прервал размышления Повара мужичок лет пятидесяти, ждавший суда, который должен был состояться в этот день.

- Че это с ним? - спросил Повар у долговязого верзилы, залетевшего за разбой.

- Срок большой светит,- ответил тот,- этот жмурик с одним лепилой-гинекологом малолетку отжарили, а теперь вот грехи замаливают.

- Не хватало еще, чтобы наш дом в монастырь переоборудовали,- сказал Повар и подошел к просящему у бога снисхождения.

- Слушай, мерин! Прекрати ныть, не то по гыче схлопочешь!

- Да я тихо к господу... - начал было лепетать мужичок, но Повар прервал его, ударив с размаху тапочком по голове.

- Бога вспоминал, сука! А когда малолетку хорохорил, бога не помнил? Сколько ей лет было?

- Три-три-тринадцать,- еле-еле выговорил богом обиженный.

- Ну, падла! Дитя вдвоем... - Повар, разъярившись, не договорил, ударив взломщика лохматых сейфов кулаком в челюсть, отчего тот отключился, ударившись о стенку.

Бессознательное состояние жертвы не смутило Повара, и он, попинав его до усталости, лег на свою шконку перевести дух и успокоить нервы. Но тут его чуть не вывел еще один нытик. Им оказался домашний боксер, который лежал с деловой миной на физиономии, закинув руки за голову, и проклинал свою супругу, которая упрятала его сюда:

- Ну, сука, я ей по пятьсот бабок в месяц носил, хату выбил, обувал, одевал...

- Ты! Гундос вонючий! - прервал его Повар, повернув голову.- Не порть атмосферу. И вообще, что ты за яйцо? Я гляжу, ты весь на понтах.

- Да я просто так, немного разнервничался,- миролюбиво ответил домашний боксер, застенчиво улыбаясь, видно, боясь разбудить зверя, который в душе Повара только было начал успокаиваться.

- Слушай, мужик,- сказал Повар спокойным голосом, садясь на корточки,- ты здесь пассажир временный, одним словом, нуль, и свой деловой тон выбрось из лексикона, иначе люди тебя неправильно поймут. А говорю я тебе это потому, что ты лох. Баба тебя забыла, а ты одевал, обувал, да дурить их надо, а не обеспечивать! И вообще, подвяжи свою метлу, чтобы она не ныла, и без того тошно. Понял?

- Понял,- ответил боксер и обиженно опустил глаза.

В камере воцарилась тишина. Но вскоре внимание всех обитателей переключилось к решке. Долговязый тянул коня.

- Встань к волчку,- сказал Повар домашнему боксеру и обратился к долговязому.

- Кому малява?

- Если хочешь, то тебе,- ответил тот, читая записку,- жучки накатали от скуки.

- Женщины - это интересно, они всегда вносили разнообразие в мою жизнь,- сказал Повар, влезая на вертолет ближе к окну.

Этажом ниже оказалась женская камера, и Повар, не упуская возможности разнообразить быт, устроил интенсивную переписку. И к концу следующего дня выкинул номер, который надолго остался в памяти тех, кто находился в это время в таштюрьме.