Владимир Гурвич - И корабль тонет…

— Да, ладно, все же обошлось. А вот обойдется ли это?

— Что это? — не понял Ромов.

Суздальцев придвинулся к сценаристу.

— Будет ли он делать фильм или не будет, это вопрос, конечно, интересный. Но меня больше беспокоит другое, получим ли мы обещанные им денежки. Сдается мне, что вполне можем и не пролететь.

— Вы это всерьез?

— Такими вещами, дружище, не шутят.

— Что же делать?

— Меня спрашиваешь?

— А кого же?

— Выпьем еще. — Суздальцев снова налил.

Ромов почувствовал, что изрядно пьян. И это ему не очень нравилось.

— Значит, спрашиваешь меня, что делать?

— Ну, да, — не очень твердо кивнул головой Ромов.

— Мы будем последними лохами, если он нас высадит на берег и ни черта не заплатит.

— Но что мы можем сделать?

— У него в кабинете полно денег. Я видел целые пачки.

Что-то щелкнуло внутри Ромова.

— Что из этого?

— А ты не понимаешь?

Ромов снова молчал.

— Если он нас кинет, нужно улучить момент, пробраться в кабинет и взять деньги, которые мы честно заработали.

— Вы предлагаете это сделать мне?

— Согласись, это лучше, чем убийство,

— Ни за что, хватит с меня.

Внезапно Суздальцев сгреб Ромова за ворот рубашки и бросил на кровать.

— Будешь делать то, что я тебе скажу. — Продюсер навалился на сценариста всем своим немалым весом. — Так ты согласен? — Ромов не издал ни звука. Суздальцев надавил еще сильней. Его руки, словно клещи, сжали горло сценариста. — А сейчас?

— Да, — прохрипел Ромов.

— Так-то лучше, — произнес Суздальцев, слезая с Ромова. — Иди, потом покумекаем, что и как.

Филипп никак не мог успокоиться и носился по каюте. Марина смотрела на него, но думала о своем. О разговоре с Ольгой Анатольевной. Он не выходил из ее головы. Почему ей вдруг стало все не интересно, то, к чему она стремилась все то время, что она себя помнит, потеряло почти всякое значение. Внезапно она вспомнила свою тетю, родную мать сестры. Она была вполне благополучным человеком, кажется, работала завучем в школе. Но внезапно ушла в монастырь. Этот поступок наделал в их семье много шума, никто не понимал его причин, ее осуждали, намекали на умственное помутнение. Только мать отнеслась к этому совсем по другому, что сильно удивило Марину. Она долго пребывала в задумчивости, то и дело подносила к глазам фотография новой послушницы. И у Марины даже создалось впечатление, что она не только понимает причины, но и в какой-то степени одобряет такой неожиданный поворот в судьбе своей близкой родственницы.

Этот эпизод из своего детства Марина давно забыла, но сейчас он неожиданно воскрес в ее памяти. И она поняла, что это произошло отнюдь не случайно. Что же ей делать?

— Я намерен, когда мы завершим это плавание, подать на отца в суд. Он не имел право так поступать. Ты согласна?

— Не знаю. — Этот вопрос занимал Марину в последнюю очередь.

Филипп удивленно посмотрел на нее.

— Разве ты не хочешь, чтобы виновников покушения на тебя осудили по-настоящему? На самом деле, отец воспользовался этим делом, чтобы избавиться от надоевшей подруги. А Ромову он абсолютно ничего не сделал, ходит себе совершенно спокойно, как будто ни в чем не виноват. Это означает только одно: ему наплевать на то, что тебя чуть не убили. Он решает исключительно свои дела.

— Ну и пусть.

— Что значит пусть? — Филипп даже замер на месте.

— Я не хочу, чтобы ты подавал на отца в суд. А с Ромовым я сама разберусь.

— Ты странно себя ведешь. Не могу понять, как ты будешь с ним разбираться?

— Еще не знаю, но прошу, успокойся. Я почему-то уверенна, что их путешествие завершится благополучно.

— Как ты можешь знать?

Марина едва заметно пожала плечами.

— Иногда люди чего-то знают, а вот, как и почему они этого не знают.

— Я ненавижу произвол во всех его проявлениях. А для отца — это совершенно нормально.

— Его уже не изменишь. Лучше помирись с ним. Ваше противостояние бесполезно.

— Ты как-то странно заговорила.

— Ты думаешь. — Марина задумалась. — Может быть. Я хочу пойти прямо сейчас к Ромову.

— Зачем? — изумился Филипп.

— Нам надо объясниться.

— Но о чем ты собралась с ним говорить?

— Я же сказала, еще не знаю. Посмотрим.

— Я с тобой.

Марина отрицательно покачала головой.

— Нет, я сама. Это нисколечко не опасно.

Марина поспешно вышла из каюты, ей было не просто находиться там вместе с Филиппом. Она вдруг поймала себя на том, что не знает, о чем и как с ним говорить. Они словно поют одну мелодию в разной тональности.

Ромов, увидев Марину, даже оторопел. После своей попытки ее убить, он старался обходить бывшую любовницу стороной.

— Можно войти? — спросила Марина.

Ромов посторонился и пропустил Марину. Она внимательно осмотрела каюту и невольно сморщила носик; когда они жили вместе, такого беспорядка тут не было. А сейчас даже сесть негде.

Марина не без труда примостилась на краешке стула, на котором высилась целая горка одежды. Ромов все также стоял неподвижно и даже не сделал попытку ее убрать.

— Зачем ты пришла? — вдруг спросил он.

— Захотелось поговорить.

— О чем?

— Не знаю.

Глаза Ромова расширись от возмущения.

— Это как понимать?

— Не сердись, ладно. Я попытаюсь объяснить. Сначала себе самой, потом — тебе. Точнее, одновременно.

Ромов пристально посмотрел на Марину, уж не издевается ли она над ним.

— И как будешь объяснять?

— Ты не должен меня бояться. Ведь ты это делал не со зла. Я знаю, ты не так уж плохо ко мне относишься. Это было что-то вроде помутнение рассудка. Ведь так?

Ромов не совсем уверенно кивнул головой, он никак не мог понять, куда она клонит. И зачем вообще пришла?

— Вот видишь, я так и думала. Просто деньги помутнили твои мозги. Я же помню, как много мы беседовали о них, это была бесконечная тема. Мы могли о ней говорить с утра до вечера.

— Потому что их никогда не было.

— Не думаю. Если бы они у нас были, мы все равно беспрерывно говорили бы о них. Это такая навязчивая идея. Я тоже еще недавно думала, что постоянно думаю о деньгах, потому что их нет. Но тут о них думают и говорят все: и те, у кого они есть и те, у кого их нет. И только Андрей Васильевич о них не думал. Вернее, он думал, но исключительно из-за сына. А не болей он, то вообще не обращал бы на них внимания.

— Он не похож на всех нас, у него все по-другому.

— У нас тоже может все быть по-другому.

— Это как?

— Так как у них.

На лице Ромова промелькнула презрительная ухмылка.

— Ты записалась в их веру?

— Нет, — смутилась Марина. — Я вот думаю… — Она вдруг замолчала.

— И о чем думаешь? — поинтересовался Ромов, не дождавшись продолжения.

— Если бы я знала о чем, — вздохнула Марина.