Владимир Гурвич - И корабль тонет…

Шаповалов достал из сейфа пистолет, внимательно его осмотрел. Он приобрел его несколько лет назад, но так ни разу не сделал из него выстрела. Даже по учебным целям. Но, как говорил один известный человек: если ружье висит на стене в первом акте, то в последнем должно непременно выстрелить. А сейчас как раз наступил последний акт его жизни.

Шаповалов положил пистолет перед собой на стол и стал внимательно его разглядывать. Он был заряжен, и Шаповалов вдруг очень зримо представил, как вылетит из этого отполированного черного ствола маленький цилиндрик и вонзится в его голову, разметав там все. Кровь и мозги, смешавшись в ужасный коктейль, забрызгают эту дорогую, сделанную на заказ, мебель, растекутся по ковру, а он будет лежать на нем со снесенным черепом посреди этого месива.

От омерзения, отвращения и страха его всего передернуло. Нет, если уж умирать, то каким-то иным способом. Может, судьба поможет ему в этом, пошлет другую смерть. Она часто выручала его при обстоятельствах, когда ему казалось, что выхода больше нет. И вдруг происходило нечто такое, что в корне меняло ситуацию. Не случайно он всегда считал себя везунчиком.

Для него вопрос не в том, чтобы умереть, а в том, как умереть. От этого многое зависит. Есть страшные варианты смерти, на которые решаются немногие. Пустить пулю в висок или в сердце? По крайней мере, он не чувствует себе такого мужества. Хотя с другой стороны, у него никогда не было панического страха перед старухой с косой. Он ни раз оказывался на границе между двумя мирами. И всегда вел себя вполне адекватно, принимал верные решения, не суетился, не метался беспорядочно по пространству жизни. Он умел сохранять ясную голову. Но тогда была другая ситуация, тогда пусть слабо, но тлела надежда. А теперь ее костер окончательно угас. И это самое ужасное, а вовсе не сама смерть. Как жить без нее, абсолютно непонятно, до этого момента она всегда была с ним. Не всегда оправдывала все ожидания, но в целом не подводила.

Шаповалов вдруг подумал, что единственный человек, который мог бы сказать ему нечто утешительное, обнадеживающее — Шаронов. Но он сам отправил его в опасное плавание. Причем, без всякой цели и задачи, пришла просто блажь. А теперь вот и не с кем поговорить. Правда, осталась его супруга, но она с самого начала не внушала ему большой симпатии. И он так и не проникся доверием к этой женщине. А сейчас уже поздно проникаться.

А этот Шаронов, в самом деле, что-то мог бы ему посоветовать. Когда он, Шаповалов, с ним говорил, то у него постоянно было ощущение, что тот знает нечто такое, чего не знает, не понимает он. Поэтому-то ему и хотелось с ним общаться и одновременно хотелось избегать разговоров. Вот по-настоящему и не поговорили, так, отдельными фрагментами. Но что теперь о том сожалеть, потерянного не вернешь. Шаронов уже далеко. Если, вообще жив.

Боль ударила в сердце так сильно, что Шаповалов едва не закричал. Он было хотел тут же позвать своего личного врача, но передумал. Надоело лечиться, слушать советы, принимать бесконечные лекарства. Фармацевтические компании неплохо на нем заработали. Путь на этот раз все идет так, как идет. Смерь от разрыва сердца совсем не плохой вариант. Так что стоит подождать, что будет дальше.

Шаповалов лег на диван, прикрыл глаза и стал ждать. Но боль, словно шторм на море, как внезапно пришла, так же внезапно и ушла. И он понял, что на этот раз ему не суждено умереть. Он медленно снова сел, налил немного коньяка. Это даже полезно для сердца.

После порции коньяка, ему стало даже лучше. Он решил выйти на палубу, так как в каюте было душно. Он добрел до кормы и сел в кресло.

Шаповалов смотрел на простирающее вокруг море. Когда он стал богатым, им овладела настоящая страсть к путешествиям. Хотелось заглянуть во все уголки земли. Даже собирался в экспедицию к Южному полюсу. И лишь в последний миг передумал. Вместо этого купил яхту. И с тех пор она стала его настоящим домом. А тот, что находился на суше, не более чем временным пристанищем. Может, поэтому и мать Филиппа так печально завершила свои дни, ей казалась, что она брошена и никому не нужна. И в какой-то степени так оно и было. В какой-то момент он вдруг понял, что нет никакого смысла прикипать к одной женщины, ведь их так много на свете. А вот океан он гораздо притягательней, он дарит нечто такое, что не способна дать ни одна дама. Он дарит свободу. А они ее похищают. И он выбрал его. И ни разу не пожалел.

Но теперь его не радует и свобода. Что она означает? Его мысль снова устремилась к Шаронову, Шаповалов не сомневался, что он дал бы ему исчерпывающий ответ. А вот он сам ответить не может, только чувствует, что свобода закрылась от него непроницаемым занавесом.

Да, он не может жить без определенных вещей. Деньги были для него не просто деньгами, а высшим смыслом. И он в отличие от многих из тех, кому удалось разбогатеть, никогда не стеснялся этому обстоятельству. Наоборот, гордился. Он такой, какой есть и другим уже не бывать.

Он вдруг понял: если он уж хочет погибнуть, то только одним способом: над его головой, словно занавес, должны сомкнуться морские волны. Он никогда не любил ходить на кладбища, посещать могилы даже близких людей. Ни разу не был на могилах родителей, своей жены — матери Филиппа. Нет ничего бессмысленней этих захоронений. И ему не хочется, чтобы где-то на земле было бы и его последнее пристанище. Только бесполезная трата денег. Если он кому-то был и нужен, то только живым. И по большому счету на свете нет ни одного человека, кто бы стал бы навещать этот акрополь.

Увы, сейчас он не готов к прыжку за борт. Он вообще не знает, к чему он готов. И в этом-то его и главная беда.

Он услышал чьи-то шаги. Шаповалов повернул голову и увидел приближающегося Суздальцева. И по его непривычно одновременно хмурому и решительному виду понял, что предстоит не самый приятный разговор. Что ж, продюсер имеет на него право.

Не спрашивая разрешения, Суздальцев тяжело опустился на соседний стул. Шаповалов покосился на него, но ничего не сказал. Он решил, что первым ни за что не начнет разговор, даже если им придется тут просидеть до ссудного дня.

Но именно на это и надеялся продюсер, он посматривал на Шаповалова, который не обращал на него ни малейшего внимания, словно бы его тут и не было. Он смотрел на пенящиеся за кормой волны, и, казалось, был целиком поглощен собственными мыслями.

— Я хотел бы с вами поговорить, Георгий Артемьевич, — не выдержал Суздальцев.

Шаповалов нехотя повернул голову в его сторону.

— Говорите, вам никто не мешает.

— Если я вас правильно понял, вы отказываетесь от продолжения проекта.

— Ситуация резко изменилась, Дмитрий Борисович.