Владимир Гурвич - И корабль тонет…

— Для вас она, может быть, и изменилась, но не для нас.

— Вы говорите от имени мировой общественности? — насмешливо поинтересовался Шаповалов.

— Я знал, что вам нельзя верить. Ни вам, ни остальным из вашей братии, — хмуро произнес продюсер.

— Зачем тогда доверяли?

— А что еще остается, коли у вас деньги.

— Ничего, — согласился Шаповалов. Внезапно он резко повернулся к Суздальцеву. — А правда, что в мире нет ничего притягательней денег. Даже женщины не могут с ними сравняться? Как вы считаете?

Суздальцев несколько мгновений молчал.

— Да.

— На этом пламени мы все и горим.

— Меня сейчас не интересуют теоретические споры.

— А что вас интересует?

— Деньги.

— Так я и думал, — пробормотал Шаповалов. — Как мало в мире разнообразия. А согласитесь, эффектный мог бы получиться финал у картины.

— Плевать на картину! — вдруг завопил продюсер. — Я хочу получить свои деньги и тут же покинуть эту проклятую яхту. Я выполнил все свои перед вами обязательства. И вы обязаны мне заплатить, как договаривались. Не хотите снимать фильм — это ваше дело. Мне абсолютно все равно.

— Хотите, я вам дам тысячу долларов отступного, Дмитрий Борисович? — миролюбиво предложил Шаповалов.

— Засуньте их себе в задницу! — снова не сдержался Суздальцев. — Я требую всю сумму.

— Вы на моей яхте и ничего требовать тут не можете. Я здесь хозяин.

— Все может поменяться, — сквозь зубы процедил продюсер.

Шаповалов посмотрел ему в глаза.

— Вот как! И каким же образом?

Суздальцев отвернулся, поняв, что сболтнул лишнего.

— Извините за несдержанность, разумеется, вы тут абсолютный властелин.

— Властелин, — повторил Шаповалов. — Слово-то какое замечательное. Так вот, будучи властелином, я оглашаю свое решение. Проект мною закрывается, никого кино снимать не будем. Все мои гости, как только мы причалим к берегу, а это случится уже совсем скоро, получат от меня по две тысячи долларов. А также всем будут оплачены билеты домой. На сим, Дмитрий Борисович, мы вполне можем завершить наш разговор.

— Что мне делать с вашими дерьмовыми двумя тысячами. У меня один долгов почти на сто тысяч. Как я их буду отдавать?

— Принцип, которым я неукоснительно следую много лет: я не решаю чужих проблем. Вы получите лишь то, что я сказал.

Суздальцев сделал судорожное движение, и Шаповалову показалось, что продюсер сейчас его ударит. Но до удара дело не дошло, он сумел укротить свой порыв.

— Вы мерзкий, противный тип, старый неудачник! — почти торжественно провозгласил Суздальцев.

Шаповалов кивнул головой.

— Я бы мог многое вам еще добавить к этому списку, но к чему загружать вашу память. Скоро наше плавание завершится, и мы благополучно расстанемся. Думайте об этом, и вам станет легче. А сейчас вы уж извините, но я хочу посидеть тут один.

Было поздно, Шаповалов лежал в постели. Но сон не шел. Он смотрел в темноту, и в голову невольно лезли мысли о том, что когда он будет лежать в могиле, где бы она ни была, он будет со всех сторон окутан таким же непроницаемым мраком.

Внезапно он услышал легкий стук в дверь. Ему стало тревожно, с какого-то момента он не мог отделаться от ощущения грозящей ему опасности. Когда точно и по какой причине оно возникло, он не знал, это как-то прошло мимо сознания. Но быстро и прочно закрепилось в нем.

Конечно, это была глупость; кто мог угрожать ему на его же яхте? Весь экипаж прошел проверку, он всегда платил им всем хорошую зарплату. До последнего момента так был уверен в своей безопасности, что даже отказался от услуг телохранителей. Так чего же он боится? Да и вообще смешно: с одной стороны желает смерти, а с другой трясется от страха перед ней.

Шаповалов достал из ящика стола пистолет и направился к двери. Резко отворил ее, дуло оружия уткнулось в живот стоящему на пороге человеку. Шаповалова вздохнул с облегчением, узнав Филиппа. Хотя бывает, что сыновья приходят убивать отцов. Но вряд ли этот как раз такой случай.

— Папа, что с тобой? — с изумлением спросил Филипп. — Ты чего-то боишься?

— Просто расшалились нервы, Ты ко мне? Проходи. Только не будем зажигать света. Мне приятней находиться в темноте.

Шаповалов лег на кровать, Филипп сел рядом в кресло.

— Почему не спишь? — спросил отец.

— Не могу заснуть.

— Что так?

— Я думал, как ты сейчас.

— Вот как! — удивился Шаповалов. — Не предполагал, что тебя заботит мое состояние.

— Я тоже так думал. Но сейчас мне вдруг захотелось прийти к тебе.

— Стало жалко?

— Не знаю. Просто я вдруг почувствовал, что ты уязвим, как и все. Я всегда ощущал барьер между нами. А теперь то ли его не стало, то ли он стал меньше. Мне кажется, мама одобрила бы мое поведение.

Шаповалов взглянул на сына, но его силуэт лишь угадывался во тьме, а выражение лица было не разобрать. Он подумал, что впервые за столько лет Филиппа заговорил о матери. До сего момента он упрямо обходил эту тему, как будто бы этой женщины никогда не существовало на свете.

— Я тоже так думаю, Филипп, — мягко произнес Шаповалов.

— Я знаю, как тебе сейчас тяжело.

— Ты прав, но ведь это и твои потери.

— Меня никогда не волновали твои деньги.

— Что ж, тебе повезло. Но сейчас их почти не осталось. Твой отец проиграл. Тебе должно это нравиться.

— Нет, — прозвучал из темноты голос Филиппа.

— Нет? — удивился Шаповалов.

— Я сегодня впервые почувствовал, что ты мой отец, а я твой сын.

— Когда-то это должно было случиться, — пробормотал Шаповалов.

— Не обязательно, — возразил Филипп.

— Ты прав, — согласился Шаповалов. — Может, для этого действительно стоило потерять почти миллиард.

— Ты действительно так думаешь? — Голос юноши дрогнул.

Шаповалов ответил не сразу.

— Не знаю, еще не решил. Мне надо свыкнуться с новой реальностью. Я так привык чувствовать себя богатым человеком, что мне будет трудно приспособиться к новому состоянию.

— Но ведь когда-то же ты был бедным?

— Это было так давно, что уже почти и не помню. — Шаповалов снова замолчал. — Но я рад…

— Чему ты рад, папа? — спросил Филипп, не дождавшись конца фразы.

— Что в наших отношениях что-то стало меняться.

— Ты, в самом деле, так думаешь?

— Иди ко мне, — позвал Шаповалов.

Филипп, не колеблясь, сел на кровать к отцу.

— Я знаю, я был тебе плохим отцом. Мы почти и не виделись. Сначала ты жил с матерью, потом учился в закрытых школах. А я мало думал о тебе, мои мысли были заняты совсем другим.

— Я знаю, у тебя было много дел.

— Это меня не оправдывает. Есть вещи, которые имеют первостепенное значение.

— Но ведь и я не стремился к тебе.

— Да, я это всегда живо ощущал. В период твоего детства мы так и не нашли дорогу друг к другу. Да и не искали. Но ведь сейчас все может быть по-иному. — Шаповалов впервые за многие годы прижал к себе сына.