Денис Воронин - Кровь как лимонад

— Э-э-э… — с вытянувшимся лицом протянул поклонник драм-н-бэйса. — Схожу-ка я, попробую зачекиниться на рейс.

— Тебе помочь?

— Нет, спасибо. Я сейчас вернусь, — паренек подхватил свой рюкзак и исчез из Жекиной жизни навсегда.

В 747-ом «боинге» он сидел у прохода, а его соседкой была молодая светловолосая финка. Она смеялась над его акцентом и угощала Жеку сэндвичами и вином, которое раздавали стюардессы со значками «KLM» на голубой униформе. Финку звали Анникки, и у нее были точеные скулы, почему-то казавшиеся чужими на ее лице глаза табачного цвета и немного бледная кожа без косметики. Еще у нее была какая-то (Жека не разобрал, какая именно) необременительная работа, и Анникки постоянно путешествовала, проматывая свободные время и деньги. Писала, как она выразилась, свой личный ромовый дневник, намереваясь в Амстердаме черкануть в нем пару — тройку марихуановых страниц. А еще — присмотреть в многочисленных магазинчиках на Калверстраат себе что-нибудь на европейскую зиму от «Yellow Cab», использующей в своей обувке элементы старых автомобильных покрышек. После выпитого вина Анникки задремала, во сне головой привалившись к Жекиному плечу, а ее рассыпавшиеся волосы щекотали ему подбородок. Когда пилот объявил о начале посадки, Жека аккуратно растолкал финку, и та, обнаружив себя спящей на его плече, заулыбалась. Снижались в густом киселе облачности, из которого неожиданно вынырнули над самим Амстердамом.

В Схипхоле Жека с Анникки уже как старые друзья шли бок о бок, катя за собой свои чемоданы формата «cabin luggage» — темно-синий жесткий «самсонайт» у финки и невнятного производства, несколько лет назад купленный незадорого в «Карусели» — у Жеки. В огромном холле с автоматами по продаже железнодорожных билетов Жека вдруг замер, увидев типка в узких джинсах и в кедах. Чел был в темных очках, но Жека все рано узнал его. Да и как не узнать Мэттью Беллами? На секунду вспомнился Марк, обрушивающий удар за ударом на руку узбека под «Madness». Жека подошел к музыканту поближе, оставив чемодан с Анникки, и негромко сказал Мэттью:

— Йес, зэтс райт, мэн. Релакс, смок сом виид. Энд донт эвер рекорд сач а булшит эс ю дид [48] Да, правильно, мужик. Расслабься, покури. И больше не записывай такого дерьма (англ.) .

И, не оглядываясь, пошел прочь, довольный собой и крутой как Джимми Дармоди из «Boardwalk Empire», на которую он подсел, покончив с «Deadwood».

Потом они тащились по серым сырым улицам, с непривычки забредая на велосипедные дорожки и уворачиваясь от бесшумных и то вежливых, то раздраженных велосипедистов. На площади Дам, из-за дождя малолюдной, он попрощался с Анникки, которая по линии каучсерфинга собиралась остановиться у местной семьи, жившей западнее пояса каналов.

— Си ю эгэйн? [49] Мы еще увидимся? (англ.) — спросила Анникки, выглядывая из-под капюшона своей куртки.

— Йес, — ответил Жека. — Си ю ин Рэд Лайт Дистрикт. Ай хэв ёр намбер. Айл колл [50] Да. Встретимся в квартале Красных Фонарей. У меня есть твой номер. Я позвоню (англ.) .

Анникки заулыбалась и кивнула:

— О’кей. Бай, Джеко.

Он пересек каналы прямо по Лейдсестраат, на этот раз не задерживаясь на мостах и не разглядывая фасады домов. А велосипедисты его прямо-таки вымораживали. Тоска, ненадолго отступившая от него в обществе Анникки, вернулась. На Лендсплейн, в окружении шмалевых кафешек, под дождем мок небольшой каток с по-протестантски скудно украшенной елкой (декабрь, День Святого Николая прошел, до Рождества две недели) посредине. Мимо фасада театра «Стадсшоубург» Жека свернул на Марниксстраат и через минуту уже звонил в дверь небольшого, на семь номеров отеля. Поднялся по крутой лестнице. Администратор, обитающий в одной из комнат, переделанных под ресепшн, плотный молодой голландец со смешной бородкой, уже ждал его.

— Хей! Айм Виллем! — протянул он руку Жеке. — Хау дид ю жорней? [51] Привет! Меня зовут Виллем! Как добрались? (англ.)

— Хей! О’кей! Джаст э факинг рэйн, вэтли… [52] Привет! Хорошо! Только этот гребаный дождь! Сыро… (англ.)

Виллем улыбнулся.

— Ин ивнинг, ит шуд енд [53] К вечеру должен пройти (англ.) .

— О’кей! Сэнк ю!

Спустя десять минут как альпинист из фильма «Вертикаль» Жека вскарабкался двумя этажами выше, волоча чемодан. Просторный и прохладный светлый номер с кроватью на двоих и кофеваркой «Nespresso». Покрутив барашек регулятора, он пустил тепло в холодную плоскую батарею, разделся и завалился в постель.

Короткий сон почти не добавил бодрости. Проснулся Жека помятым и опустошенным, но все равно более живым, чем два месяца назад очнулся после «малиновки» вперемешку с «блюзом» в «Олдбое».

Тогда он очухался лежащим на голой кушетке. Высокий потолок. Неприятный, вызывающий тошноту больничный свет. Ободранные стены. Запах мочи. От всего остального мира его отделяла рваная, будто найденная на помойке ширма. Рядом, за ней, кто-то, выбешивающе шаркая ногами, ходил туда-сюда. Голова болела так, что ее хотелось отрезать. Из вены торчала игла, а возле изголовья находилась стойка с полупустой капельницей.

Он сразу понял, что произошло, но верить в это не хотелось. Сознание путалось, выдавая предательские воспоминания в произвольной последовательности. Вот они смотрят на остывшие креветки и решают заказать спагетти. Официант приносит им выпивку, которая как из бутиратного РПГ шарахнула по его мозгу. Настя улыбается, спрашивает про его планы. Почти ничего не соображая, думая, что умирает, он садится на ступеньки кафе, прислоняется спиной к стене. Настя подхватывает его. Ее голос: «Тише, пожалуйста. Все в порядке».

Жека помотал головой, попытался встать. Прикрыв глаза, смог только сесть.

— Эй! — негромко произнес он незнакомым голосом.

Шарканье прекратилось.

— Доктор, — услышал Жека женщину в летах, — там вас зовут.

— Зовут? Что, прямо меня? Так и говорят: «Позовите Виталия Семеновича»? — ответили жизнерадостным мужским баском.

— Эй! — с трудом исторг из себя Жека.

— Вот, опять!

— Да? Ну, тогда посмотрим.

Гусеницами танка проскрежетал по его отравленным мозгам отодвигаемый стул. Кто-то неспешно приблизился к ширме. Молодое лицо, широкое, пухлогубое и с веселыми глазами, выглянуло сбоку и уставилось на Жеку.

— Живой? — спросил врач.

— Вроде, — вяло кивнул Жека.

— Ну и хорошо, — врач зашел за ширму, глянул уровень лекарства в капельнице и присел рядом с Жекой. — Кайфанул?.. Теперь рассказывай, Буратино [54] Человек, употребляющий бутират (сленг) , что помнишь.

Жека нехотя пожал плечами.

— Да все помню, — и подумал, что, на самом деле, рад бы все забыть. Жаль, что он, вообще, не впал в кому. Валялся бы, покрывался пролежнями, но, по крайней мере, не чувствовал бы этого разочарования.