Фредди Ромм - Капкан для провинциалки

В голове у Ани раздался колокольный звон, и комната поплыла перед глазами. Иванов едва успел подхватить молодую женщину.

Минут через десять после того, как Вован покинул квартиру убитого Сергуни, к двери подошёл парнишка лет шестнадцати, с ангельским личиком, на котором сияла простодушная, нежная улыбка. На левом плече парнишки висела небольшая сумка, а правая рука была опущена в карман куртки. Оглянувшись, как бы в надежде увидеть синюю птицу, он нажал на звонок. Тишина. Парнишка позвонил ещё и ещё. Никакой реакции. Парнишка негромко выругался, блаженно-невинное выражение сползло с его физиономии. Он вынул отмычку, тихо открыл замок и, насторожившись, вошёл внутрь. Тотчас выругался при виде трупа, прикрыл дверь, вынул из кармана пистолет и, держа его наготове, обежал квартиру. Затем вынул мобильный телефон и набрал номер:

– Сантехника здесь нет, Серый мёртв. Похоже, его Сантехник замочил. Нет, Сантехника я не видел. Откуда мне знать, куда он смылся? Дружков его трясти надо… хотя вряд ли он им исповедался – соображает, что сейчас на него охота идёт. Ну, потрясите их сами, мне не жалко. Детективом заняться? Ладно, только не сегодня, он всё равно сейчас настороже. Какое ещё срочное дело образовалось? Да? Когда это? Ну, знаете, в последний момент о таком сообщать – нехорошо… Десять кусков за это возьму. Нет, это даром, Сантехник бы втрое взял за срочность.

Парнишка с ангельским личиком разъединил, вздохнул и, прислушиваясь, осторожно направился к выходу.

Аня сидела, слегка покачиваясь на стуле, в кабинете следователя и непонимающе смотрела на бумагу, которую ей читал вслух следователь Иванов. Её признание в убийстве своего мужа, Амира, написанное несколько минут назад под его, Иванова, диктовку. Михеев безмятежно улыбался, словно говоря: «Я вас, подследственных, как облупленных знаю, никуда не денетесь». Только теперь до Ани начинало доходить, в чём она созналась. «Я написала, будто убила Амира? За то, что он со мной жестоко обращался? Да что это я, в самом деле?! Как я могла написать такое? Отпечатки пальцев… Конечно, на том ноже мои отпечатки, я ведь им каждый день пользовалась у нас на кухне… Но как он оказался в том проклятом доме? Почему им убили моего Амира? Это невозможно…» Однако сил протестовать вслух больше не было. Хотелось просто умереть, чтобы этот кошмар прекратился.

– «Не помню, как именно это произошло», – смакуя, прочитал Иванов понравившуюся ему фразу и вдруг обратился к напарнику:

– А что, Борис Фёдорович, устроим нашей Анечке проверку у врача? Если у неё провалы в памяти, это уже пахнет не сроком, а лечением. Принудительным, конечно, – добавил он, переводя взгляд на арестантку. – Зато не тюрьма и не колония. Будете в больничной палате, в тепле и уходе. Ну что, Анна Сергеевна? Поедем к врачу, сделаем вам психиатрическую экспертизу?

– Не знаю, – слабым голосом ответила Аня, мечтая об одном – добраться поскорее до кровати, уснуть и, если получится, больше никогда не просыпаться.

– Вот и отлично! – заключил Иванов и радостно улыбнулся. – Сейчас съездим к судье, всё уладим, отвезём вас в клинику – и отдыхайте!

Аня еле воспринимала то, что происходило затем. Иванов куда-то звонил, с кем-то договаривался, о чём-то спорил с Михеевым, тот ходил отправлять факс, какой-то незнакомый парень заходил в комнату, что-то обсуждал со следователями… Молодая женщина очнулась, когда радостно улыбающийся Иванов тронул её за плечо:

– Пора, Анна Сергеевна! Вы извините – придётся вам потерпеть вот это! – он вынул из кармана наручники. – Но, поскольку вы себя хорошо вели, ручки вам за спиной сковывать не будем. – Он бережно надел женщине наручники, словно браслеты, спереди и застегнул. – Пора! Машина ждёт!

– Куда мы едем? – с трудом произнесла Аня.

– В суд, ваш обвинитель уже там! Поверьте, он настроен к вам очень сочувственно! А оттуда, по всей видимости, поедете в клинику на проверку! Всё будет замечательно!

Аня покорно кивнула и, пошатываясь от слабости, поднялась со стула. Михеев заботливо придержал её под локоть, и все трое вышли в коридор. Иванов поддерживал Аню за правый локоть, а Михеев – за левый, пока они шли в полумраке плохо освещённого коридора. Затем поднимались и опускались по лестницам, ехали в дребезжащем лифте. Наконец, за очередной дверью Аня увидела свет и зябко поёжилась от холода.

– Скорее, скорее в машину, не простудитесь! – заботливо шепнул ей Иванов. Аня слабо кивнула, ей было всё равно, но холод неприятно пробирал до костей. Глаза слипались от невыносимой усталости, и хотелось поскорее добраться до тепла и уснуть… умереть…

Она не заметила, как длинный подол вечернего платья попал под каблук, просто платье вдруг рвануло её вниз, сбивая с ног, опрокидывая наземь. В тот же миг над головой что-то свистнуло, и Михеев вскрикнул от боли.

– Снайпер! – дико заорал Иванов. – Стреляйте в снайпера! Он где-то там!

Откуда только силы взялись в Ане – она внезапно вскочила с земли и бросилась вперёд, к милицейской машине, словно ища в ней укрытие от гибели. Одно дело – мечтать о смерти, сидя в следственном кабинете, униженно глядя на своё проклятое признание в чужом преступлении, и совсем другое – слышать свист пули над головой… Секунду спустя она сама, помогая себе скованными руками, забралась в машину, в отделение для перевозки преступников, и затряслась в ознобе – то ли от страха смерти, то ли от холода, который словно рвал и пожирал её тело. Дверца машины захлопнулась, и Аня вздохнула с облегчением. Только теперь пришли мысли: «Зачем же это я? Пусть бы меня убили… Говорят, лёгкая смерть… Как же я боюсь смерти, оказывается…» Холод немного отступил, озноб утих, и женщина задремала. Внезапно впереди что-то громко хлопнуло, послышались крики, машину сильно дёрнуло – так, что Аня едва не упала на пол. И наступила тишина… Машина больше никуда не ехала, ничто не хлопало, никто не кричал, и от этого было гораздо страшнее. Ощущения холода, унижения от злополучного признания – всё это отступило куда-то назад, оставив место страху. «Что происходит? Мы уже приехали? Тогда почему меня не выпускают? Что это за шум, кто кричал, почему?» Словно отвечая на её немые вопросы, дверца открылась, и Аня с изумлением увидела перед собой здоровенного мужика в зеленоватой пятнистой форме и маске.

– Выходи, Анна Абу-Салем! – произнёс неизвестный с южным акцентом. – Приехала!

Лебедев мрачно закрыл папку с материалами дела и тяжело посмотрел на Иванова:

– Ну, и что вы обо всём этом думаете, товарищ следователь?

– Н-не знаю… – на Иванова было жалко смотреть: вся его самоуверенность, подстёгнутая столь легко и быстро полученным признанием подследственной, куда-то испарилась, теперь он выглядел таким же раздавленным и сломленным, как Аня в тот момент, когда её повели к выходу.