Игорь Гергенредер - Русские эротические сказы

Бандиты беснуются: как вырвать поруганного? Их к нему не подпускают, и поругание идёт полным ходом. Самый старший жопник, пожилой, с золотыми зубами, потребовал от банды минуту молчания. Как врубит «Романтику» на предельную громкость!

Вот они: явственные слова главаря… К тому же различимо, что голос довольный.

Языки и прикусились. Стоят воры ошалелые, баранами зырят, как с их паханом занимаются… Но, наконец, маленько очухались, стали переглядываться. Виден в глазах вопрос: что это значит?..

А значит оно то, что вместо Петра Бородастого есть гадственный петюнчик. Всё его прошлое теперь — противная харкотина. Ни у одного вора не может к нему быть ничего, кроме презрения. Ни один не сядет на тот стул, на котором сидел петюнчик.

Выходит из-за дерева Пинской:

— Эй, Варежка, ты где? Ну-ка вспомни! Говорил я тебе насчёт игры с этим козлищей, что я проиграю и выиграю?

Варежка:

— Вот так та-ак! Вон оно к чему было… Конечно, помню. Замечательная у вас тонкость мысли, Константин Павлович!

Пинской бросает банде:

— Помните мои слова — я думаю, дескать, о том, как показать Бородастому крепкую любовь? Вот ему её и показывают!

Варежка так и покатился в ржачке. Другие опомнились от ужаса — и на всю окрестность:

— Хо-хо-хо-оо!!!

Одни жопники на это — ноль внимания. Захвачены своим.

Прикиндел, начитанный вор, выражает Пинскому:

— Вы, Константин Павлович, провели игру, которой нет примера в мировой истории. Разрешите от имени всех…

Тут глупый вор Ревун рванул на груди рубашку:

— А-а-а! Так это он подстроил? Р-режь его, братва!

Крики пресёк голос небрежный и строгий, какой может быть только у умнейшего из подпольных миллионеров:

— Дайте ему в морду!

Варежка и Прикиндел съездили Ревуна по карточке.

— Вот кто виноват! — Пинской показал на него пальцем. — А ну, вспомним, как один бывший человек в пьяной приятности говорил про перрон, про отъезд… про то, как проводник поднимает — что?

Ревун выплюнул изо рта кровь и орёт, что и раньше:

— Х…!

— Вот, вот, — брезгливо морщится Пинской. — Ты это слово крикнул, и оно застряло в башке бывшего человека. За то его теперь и любят.

Банда сбилась в гурт, хавает умную мысль. Варежка принёс от жопников «Романтику», снова включил запись…

— Из-за одного дурака, — говорит Пинской, — с каждым из вас могло и может случиться то же.

Воры всхрапели, хвать Ревуна:

— Отрезать язык!

Распластали на земле, на грудь наступили коленом. У кого-то перчатка нашлась — рукой в перчатке потянули язык из пасти… лезвие финки от него уже в сантиметре… Пинской:

— Стоп! Что он напоследок-то скажет?

Ревун во всё горло:

— Братва! Вы меня хуже наказываете, чем Бородастый наказан! Несправедливо.

Шепотки побежали. Кто-то задумался: а и в самом-то деле? Прикиндел с Варежкой пошептались и:

— Уважим, Константин Павлович?

— А почему бы и нет?

Ревуна подняли с земли, встряхнули, отряхнули и передали жопникам. Те — благодарить…

Еле от них оторвались. Пинской взошёл на первый попавшийся пригорок и говорит ворам:

— Ревун решил — лучше быть козликом, чем безъязыким! Мы пошли ему навстречу. Но остаётся другая забота. Каждый из вас боится, чтобы и его не подвёл язык. Что же — отрезать его себе? Конечно же, нет — если мы обратимся к мысли. Мысль говорит нам: надо взять и записать, как называется то, что поднимает в руке проводник.

— Сигнальный жезл! — подсказал Прикиндел.

— Нет! Сигнальный жезл — у мента-регулировщика. А у проводника — флажок, как поначалу и сказал ваш бывший главарь, но его сбили. Флажок в свёрнутом виде! — Пинской достал из бумажника химический карандаш в мельхиоровом футлярчике, швырнул ворам: — Записывайте!

Братки слюнявили карандаш и записывали на клочках бумаги: «Не х…, а флажок».

Позднее, когда они попадались, эти клочки находили у них зашитыми под подкладку пиджака или в ворот рубашки. Из бандитов жестоко выбивали суть пароля. Но одни молчали — хоть убей! А другие врали какую-то чушь про игралки, перрон и магнитофон «Романтика», пытаясь заморочить следствие.

Слова: «Не х…, а флажок» — так и остались загадкой для уголовного розыска.

Погодка — улыбка света. Луг в цветущих травах, слева — река Урал, справа — яблоневый сад с вишнёвым. Вдоль него идут чередой голые девушки, не менее двадцати, одни лишь сандальки обуты, ремешки вокруг лодыжек. Походка, стегай их веником, развязная. Тела белым-белые. Грудки, ляжки, окорочки — в игре движения. Солнышко жарком их, как мёдом, поливает, шмель им в пахучее место!

И несут они плакаты, на каких — птичка трясогузка и надпись: «Чем я виновата?»

Окажись тут кто заезжий, хлебало разинет, и мысль: «Какое похабство!» А наша Лазоревка, хотя и не Москва, знает: это акция! В Европе народ захочет голым себя показать, дают заявку на акцию. То против убийства петушков, то против пыток дельфинов. Ну, а у нас трясогузок-то всё меньше, и девушки пошли в протест за невинную жертву. Идею подал олигарх Додик, а они — его идейные девушки.

Сам он на трибуне, она вплоть к саду поставлена, с неё луг на обозрении. Трибуна в виде челна на резных столбах. В челне стоит Додик в безрукавке цвета блинчика, весь, как огурец, обтекаемый, с небольшим пузиком, рыльце припудрено. Рядом встали глава района в очках от солнца и один, другой да остальные депутаты областной думы. Само лицо демократии — оближи пальцы и чмокни!

А по лугу за голыми девушками следует голый молодой мужчина со стоячим причинником. Тоже и с плакатом. На нём — коренастый конь и надпись: «Колыбель человечества — кочевье». Это к тому, что теперь все земли вокруг у Додика, но не весь люд с них сошёл. И ему, глупому, обещание: вот тебе конь казахской породы. Продай дом и иди кочевать. Казахская лошадь встарь сама себя кормила, зимой разгребала снег до травы.

Девушки на лугу враз к челну повернись, над головами — плакаты. И давай задами дёргать — в подражанье трясогузкам. Мужчины в челне затоптались, глава района солнечные очки снял. А девушки — раз! Крутнулись в обратку, и пуще задами вздёрг-вздёрг-вздёрг! Глава района в ладоши захлопал, и остальные — хлоп-хлоп!

А Додик не хлопает, в глазах грусть.

Девушки как взвизгнут, плакаты бросили и бегом к реке Уралу купаться. Но голый мужчина с плакатом, на котором конь, стоит перед лицом демократии. Причинник опустился, и человек запел:

Голос — какие сводят с ума, а если его нет, в кармане найдёшь. Пение — лучше симфонии и даже сонаты, схвати себя за сердце и сядь.

А из сада, из-под яблони, уставлен в певца взгляд, зубы яблоко грызли и перестали, блузка на грудях в натяжку, а то, что сзади, стеснено юбочкой. Фигурка — зажмурься и не дыши. Это Мануела, жена Додика.