Юрий Павлов - Экзопланета

Я открутил колпачок сливной кнопки и снял крышку: все детали вантуза были из пластика.

— Ладно, пошли назад. Стоп!

Я осмотрелся — Вот те нааа!

— Что, Алексей, что?

— Ира, ты в зоологии и биологии сильна?

— Нуу, я в основном по русскому и литературе, по ним у меня пятёрки были, а по зоологии и биологии четвёрки. А зачем это?

— Даа, я вот тоже в зоологии не силён. Посмотри на деревья, на траву, на птиц… на деревья.

— Ну, что, Алексей, что?

— Деревья нормальные и птицы летают…

— Ну, и что?

— Идём — и я, взяв её за руку, потянул за собой.

Мы стояли в центре моей полянки — Посмотри на деревья.

— Ааа! — Ира удивлённо обводила взглядом деревья по кромке поляны.

— И птицы… ты птиц здесь видишь?

— Нету.

— Но мы их слышим и на твоей поляне деревья нормальные не раздвоенные и на деревьях есть птицы, а на эти, птицы не садятся.

— Ну, и что это означает?

— Это означает, что возможно, на моей полянке мы будем в полной безопасности.

— От кого? Почему?

— Ну, от кого (?), нам ещё предстоит узнать, а почему (?), аномальная зона… а, возможно, и ещё кое-что…

— Что, кое-что?

— Боюсь делать предположения, чтобы потом не разочароваться. Ира — я предупредил её вопрос — Ира, давай пока больше не будем об этом, у нас хватает забот.

— Надо принести сюда твой финский унитаз — я пошёл на её полянку, она следовала за мной — он может ещё пригодиться.

Главное отличие финского от российского, не принимая во внимание дизайн, он был лёгкий, даже с бачком, и я отнёс его без проблем.

— Мы будем в него ходить? — её наивность и беспечность обезоруживала — а где мы будем брать для него воду?

— Вот этим: поиском воды, мы сейчас и займёмся, моя хорошая.

Ира улыбалась, рот до ушей — А как?

— Ты останешься здесь, а…

— Нет! — она вцепилась в моё плечо.

— Ну, хорошо-хорошо — я взял её за руку.

«Какая нежная кожа» — у Иры, от прикосновения его ладони, потеплело в груди.

— Мы сейчас сделаем разведку местности, пойдём-ка на твою полянку и последим за птицами, откуда они прилетают и куда улетают.

Мы прошли сквозь двойное кольцо, странных, двуствольных деревьев, через зелёную, в мой рост, стену шелковистой травы: всё же это была трава, а не кустарник, так как и стебли и листья, продолговатые и вытянутые, имели одну структуру и, вообще, стебли состояли из свитых в жгут листьев.

— Постоим здесь — я остановился сразу за стеной шелковистой травы.

Я присматривался к птицам и не мог найти каких-либо отличий от земных: два крыла, оперение, клюв, лапки, хохолки, разноцветная окраска. Юркие, шустрые, они перелетали с дерева на дерево, срывались с веток и улетали, щебеча о чём-то на своём птичьем языке.

Понаблюдав за ними минут семь, мы убедились, что никакой системности в том, откуда они прилетали и куда улетали, нет.

Я вздохнул — Ира вопросительно смотрела на меня — Так — я взглянул на неё — ты бы в какую сторону сейчас пошла?

Она пожала плечами, обводя взглядом поляну — Не знаю, может туда? — она махнула рукой в сторону восходящего второго солнца.

— Идём!

Мы сделали несколько шагов и оба, как по команде, остановились. Её дрожь передалась и мне — Ира, что с тобой?

— Мне страшно — она жалась ко мне.

Мне и самому было не по себе — Назад! — и мы, почти бегом, вернулись на мою поляну.

Как только мы оказались за стеной двуствольных деревьев, страх исчез.

Мы вглядывались друг в друга — Тебе страшно?

— Нет — она улыбнулась.

— Странно… что-то не так…

— Что, что не так?

— Подожди, птицы…

— Что птицы?

— Они не напуганы, ты слышишь? Щебечут, как ни в чём не бывало.

— А чего им бояться? Они же летать умеют.

— С точки зрения здравого смысла, твоё суждение верно, но оно не объясняет причину нашего страха, а также и того, что здесь у нас страх исчезает.

— Давай попробуем ещё раз, но пойдём в другую сторону.

Мы вернулись на её поляну и, понаблюдав за птицами, пошли в другую сторону.

Всё повторилось, мы не прошли и семи шагов и успокоились, только оказавшись снова на моей полянке.

— Не пойму — рассуждал я вслух — то ли эта аномалия этой зоны носит психогенный характер, то ли… а больше то в голову ничего и не приходит… но, если аномалия психогенного характера, то это означает только одно…

— Что это означает, Алексей? — я даже не заметил, что она гладит моё плечо.

— Ира, я даже не знаю, радоваться этому или бояться этого.

— Но ведь нам здесь не страшно, правда?

— Понимаешь — я опять рассуждал, обращаясь к своему внутреннему я, но Ира думала, что я говорю с нею — понимаешь в чём дело? Психогенный характер нашего страха наводит на мысль, что аномалия этой зоны не природного происхождения и вот это особо настораживает, так как, если за аномалией стоит разум, то рано или поздно мы с этим разумом встретимся… а оно нам нужно? Мы ведь представления не имеем о том, кто за этим стоит. А если наведённый страх — это ловушка? А с другой стороны, наведённый страх, может быть предупреждением об опасности за пределами зоны.

— Дааа хоть круть-верть, хоть верть-круть, а картина то вырисовывается неприглядная: мы не можем выйти за пределы этой поляны, пока не будет ясности, где мы в большей безопасности, здесь или там?

Я посмотрел на небо: второе солнце уже прошло больше половины своего дневного пути. Я взял свой сотовый и включил, прошло три с половиной часа — «Ещё пара часов и это солнце уйдёт за горизонт, а первое вряд ли взойдёт и перспектива, ночевать под открытым небом, никуда не исчезнет».

Я поёжился — Что-то мне не очень хочется провести первую ночь здесь на полянке под открытым небом, согреваясь теплом твоего тела — я приобнял Иру и притянул к себе — хотя, само по себе это, конечно, будет приятно — я ласкал её грудь левой рукой, удивляясь упругости молочных желез.

— Силикон?

— Нет! — она обиделась и дёрнулась, высвобождаясь из моих объятий.

— Странно — она смотрела на меня — ты странный, необычный человек: мягкий и нежный, и грубый одновременно, но твоя грубость не ранит… коробит, правда, но это может быть из-за того, что я выросла в других условиях, в другой среде. Я была единственным ребёнком в семье, и вся любовь родителей и бабушек с дедушками доставалась мне. А у тебя есть братья и сёстры?

— Да, у моих родителей десять детей, и я самый старший в семье…

Она взглянула на меня, в её глазах заблестели слёзы — Прости…

Ира шагнула ко мне и, обняв, прижалась и поцеловала — Ты добрый, ты очень добрый, а твоя грубость показная и напускная.

— А знаешь, как я это поняла?! — она с улыбкой смотрела на меня — по твоим рукам: у тебя кожа на руках нежная, как у младенца — она взяла мои ладони, прижала к своим щекам и закрыла глаза…