Ната Лакомка - (Не) люби меня

Над воротами повисла тягостная тишина. Мы ждали минуту, две… А потом решетка заскрипела, поднимаясь. Дидье запрыгнул на облучок, велев Ланвен спрятаться в повозке, вместе с Дианой, и сам взял вожжи, подхлестнув лошадей и направляя повозку в город.

Решетка поднялась, пропуская нас, и навстречу вышли стражники — во главе с Томасом, который говорил с нами. Все они преклонили колено, приветствуя короля.

— А теперь — запирай ворота, — приказал ему Дидье, когда мы въехали в Ланвар. — И не выпускай никого, потому что сейчас побегут крысы, а их надо будет добить.

Возвращение короля, который оказался в здравом уме, да еще и был ранен злоумышленниками, потрясло столицу. Рыцари тут же перешли на сторону Дидье, простые солдаты подняли короля на щиты и пронесли по улицам города до самого замка. Лорд Кадарн и остальные мятежники попытались бежать, но были схвачены и отправлены в тюрьму. Совет лордов быстро и почти единодушно решил их судьбу, приговорив к казни.

Королева Тегвин плакала, узнав о моих злоключениях. Она убеждала меня, что ничего не знала о замыслах мятежников, и сказала, что пусть сердце ее разрывается, она не смеет просить за брата.

Наследный принц был помилован, потому что уверял, что ничего не знал о покушении и слепо доверился дяде, который вел с ним переписку, а потом приехал тайно, чтобы сообщить, что король сошел с ума, околдованный ведьмой — то есть мной.

Я не верила принцу Дреймонду. Я видела, как менялся его взгляд, когда король поворачивался спиной. Таким взглядом вполне можно было убить, словно стрелой из кустов. Но когда я попыталась заговорить об этом с Дидье, он сказал, что разберется с сыном сам.

— Дреймонд — слабак, — сказал он жестко, — и легко попадает под чужое влияние. Но он — мой сын. Как написано в Писании, сына надо прощать до семисот семижды раз. К тому же, я не имею права лишить своих подданных законного короля. Если Дреймонд не способен править, может, его дети родятся с твердым характером. — тут он немного смягчился и притянул меня к себе, обнимая. — Но все может измениться, если ты родишь мне сына. Ты не представляешь, как я мечтаю об этом.

Мечтаю и молюсь, чтобы мои мечты были услышаны небесами. Впервые в жизни я счастлив — счастлив по-настоящему, и хочу быть счастлив до самой смерти.

Но я не была беременна, и не разделяла надежд короля. Как бы мне хотелось вернуться в то время, когда мы с Дидье жили в доме на озере, и жизнь казалась хотя бы иллюзией счастья. Я не говорила 0б этом, но испытала жестокое разочарование, когда Дидье вернул власть и корону, хотя он остался верен слову и сразу же упразднил жестокие нравы монастыря святой Магдалины.

«Но на что ты рассчитывала? — спрашивала я себя, глядя на горделивую фигуру короля, когда он выслушивал объяснения и оправдания высоких лордов, уверявших, что все они стали жертвой преступления лорда Ирвина Кадарна. — Ты думала, что такой человек бросит всё и уедет вместе с тобой в домик на озере? Он не создан для спокойной и уединенной жизни. Он создан, чтобы владычествовать.

И ты не имеешь никакого права менять его судьбу, потому что когда любишь — меняешь свою жизнь, не ущемляя свободу любимого».

Но тогда получается, что я полюбила, а он нет? Ведь он не изменил свою жизнь ради меня. Он подстроил мою жизнь под свою. Как поступил с жизнями Жозефа и королевы Тегвин.

Все это бередило мою душу, и, конечно же, все это было чем-то очень далеким от счастья.

В тот день, когда на площади, под восторженные крики толпы, казнили лорда Кадарна и мятежников, пришла булла Великого Понтифика, в которой объявлялся развод между королем Дидье | Ланварским и леди Тегвин, урожденной Кадарн.

Булла была оглашена на следующий же день, на благодарственной мессе, когда епископ зачитал молитву об избавлении королевства от войн и распрей.

Дидье настоял, чтобы я находилась рядом с ним, и держал меня за руку, не отпуская. Разведенная королева тоже присутствовала в церкви — бледная и кроткая, одетая в черное, она молилась в стороне, и ее окружали придворные дамы, пожелавшие сохранить верность своей госпоже. Тоже в черном, прямые и торжественные, как траурные свечки, они поддерживали леди Тегвин и бросали на меня негодующие взгляды.

По окончании мессы мы с Дидье вышли из церкви первыми.

Перед собором колыхалась толпа горожан — обычно король и королева раздавали милостыню, а король благословлял детей и больных. Но в этот раз Дидье остановился на верхней ступени крыльца и поднял руку, прося тишины. Людское море поутихло, но не переставало колыхаться, волнуясь и бурля.

— Сегодня, в этот день, когда Ланвар счастливо избежал братоубийственных распрей… — звучный голос короля разнесся по площади, достигая самых дальних рядов. — Когда Великий Понтифик удовлетворил прошение о разводе…

Я стояла рядом с ним, чувствуя взгляды тысяч глаз. Дидье по-прежнему держал меня за руку, иначе я убежала бы, спряталась, не желая, чтобы на меня смотрели с такой ненавистью. Потому что куда бы я ни смотрела, всюду видела угрюмые, искаженные злобой лица.

— Сегодня, возблагодарив небеса за счастливое спасение, — говорил тем временем Дидье, — я беру вас всех в свидетели и объявляю эту женщину, — он поднял мою руку, словно принося клятву верности не только мне, но и своим подданным, — объявляю эту женщину — Диану дю Рой своей законной супругой и вашей королевой… Она спасла меня от мятежников, я обязан ей жизнью и вручаю ей свое сердце, пока смерть не разлучит нас, — он замолчал, оглядывая толпу, но на площади тихо, словно она опустела вмиг.

Было слышно, как где-то далеко женщина звала: «Шон! Бэт! Домой!»

Я вдруг поняла, что такая тишина — она не к добру. Так и море затихает перед штормом.

И буря разразилась.

— Не хотим шлюху на трон! — раздался одинокий голос откуда-то из задних рядов, и сразу крик потонул в волне негодующих воплей.

Сначала вопли толпы звучали разрозненно — непонятным ревом, но вот рев сложился в слова, и над площадью прозвучало:

— Смерть мятежникам и блуднице!

Задние ряды напирали на тех, кто стоял впереди, и гвардейцы с трудом сдерживали натиск. Будто в один миг люди превратились в диких зверей, требуя крови. Я взглянула на Дидье, потому что у меня не было другой защиты. Он не заметил моего взгляда, он смотрел на толпу, и лицо его наливалось кровью. Я испуганно схватила его за плечо, потому что в этот момент он был страшен и, поистине, выглядел безумным!

Брошенный кем-то из толпы камень просвистел в пяди от моей головы и ударился в стену церкви. Я невольно вскрикнула, а люди разразились радостными криками.

Сейчас все они начнут швырять камни… По древним законам блудниц побивали камнями…