Галина Чередий - Крылья мглы [СИ]

— Слушайте, цыплятки, вы не трогаете меня, я не бью по головам вас, — оскалилась на них, демонстрируя камни.

Да оборжаться, Летти, ты, блин, пытаешься договориться с птицами. Рехнуться можно.

Видно, не впечатленные булыжниками в моих руках, пернатые поцокали когтями по полу в мою сторону. Твою же ж мать, они были мне едва ли не по пояс на своих голенастых ногах. Остановившись в паре метров, они с любопытством разглядывали меня, склоняя голову то на один бок, то на другой, и аж до костей проморозило от необыкновенной осмысленности в их черно-желтых глазах. И как будто и этого было недостаточно, они еще и вели между собой оживленную беседу из щелчков и посвистываний, ибо ничем другим это быть просто не могло. Один их воронов-мутантов повернулся бочком и стал медленно подбираться ко мне, глядя по-прежнему в глаза, и неожиданно я поняла, что не собирается он на меня нападать. Спроси меня, почему так решила — никогда не смогла бы объяснить, откуда пришло знание. Взяла и опустила руки с зажатыми камнями, позволяя птице совсем приблизиться и вопрошая себя, не чокнулась ли я, на хрен, в этом дурдоме. Постояв передо мной с пару секунд, наглый птах вытянул длинную шею и вдруг рванул бронзовую нашивку с моего плеча и тут же, развернувшись, преспокойно уцокотил со своим подельником обратно в медкабинет. Я еще пребывала в шоке и недоуменно пялилась им вслед, когда сверху донесся еще один пронзительный многоголосый вопль, и вслед за этим грохот прекратился, стремительно посветлело, и жуткий шум начал удаляться. Спустя пять минут я решилась выглянуть наружу и обнаружила абсолютно чистое небо и плотно усеянную камнями и птичьими трупами площадь перед цитаделью, куда как раз спускались все ликторы. Крорр и Рилейф пытались при посадке поддержать Верховного, у которого вместо правого глаза виднелась жуткая рана, все лицо напоминало кровавое месиво, а крылья — драные лохмотья. Но он гневно оттолкнул их и самостоятельно зашагал в цитадель, яростно пиная тела пернатых по дороге.

Крорр не помнил, когда ему так долго пришлось бы испытывать стыд. Всю эту неделю это гадкое чувство было его постоянным спутником. За неподобающую реакцию на подчиненную, за постоянную потерю контроля и концентрации, за ничем не оправданный срыв в примитивные инстинкты в карцере, за то, что после поддался желанию продолжить безумие, а не приложил все усилия, дабы прийти в ум. За то, насколько сильно его задевал отказ Войт, за нарушение правил, на которое он пошел, дав ей кровь, а потом и разболтав о будущем Одаривании и возможности пережить его, сохраняя спокойствие. И врать себе было не в правилах Крорра. Причина его неподобающего поведения ему была прекрасно известна. Вместо того чтобы воспользоваться отсутствием у Летисии желания продолжать как поводом опомниться и прекратить все, Бронзовый страстно хотел еще один шанс. И это будто иссушало его, отравляло, извращало, портило, заставляя поступать вопреки всем правилам и прежним принципам. Снова прижаться открытым ртом к ее мокрой от пота коже, ощутить на языке солоноватый вкус, вдавливать пальцы в податливую плоть, ловить звук стонов и хриплого нуждающегося дыхания, еще раз втолкнуть себя внутрь, преодолевая сопротивление жаркой тесноты, только теперь глаза в глаза и при свете. Крорру нужно было отчетливо увидеть каждый нюанс того, как Войт будет восходить с ним к пределу, а потом сорвется. Может, именно этого ему и не хватает, чтобы получить исчерпывающий ответ, что же в этой женщине такого, и, постигнув, он освободится от пагубной тяги к ней. Потому что Крорр жаждал этой свободы так, что и слов не находилось для определения мощи стремления, но ровно так же и желал дальнейшего обладания Летисией. Она его разрывала надвое, и ликтор ненавидел это. Ненавидел и стыдился, не находя сил справиться с собой. И даже сейчас его грызла вина, ибо Верховный ранен в результате не виданной прежде атаки вудпа — воронов-переростков из Зараженных земель — и все его помыслы должны быть направлены на анализ экстраординарного происшествия и беспокойство за жизнь и здоровье главы всех ликторов, но первым его порывом, как только атака иссякла, стало желание рвануть к разгромленному кораблю и убедиться, что с проклятой девчонкой Войт все в порядке. И только когда он увидел ее выходящей на аппарель, живой и невредимой, получилось сосредоточиться на других проблемах, стараясь игнорировать еще туже свернувшийся внутри узел отвращения к себе. Крорр успел признаться Верховному в том, что обладал Войт и что дал ей кровь, чтобы повысить возможности при прохождении Одаривания. Рассказал, как на духу, о своем поражении в борьбе с похотью, но хуже всего было то, что он даже не смог безмолвно и смиренно выслушать все те гневные слова, что обрушил на его голову Верховный. Сознавая всю степень своего падения, Крорр посмел еще и возражать тому, чей авторитет и чье мнение о собственной персоне всегда были важнейшими для него. До чего же он докатился за считанные дни и все из-за чего? Из-за мерзкого, грязного вожделения к той, что даже оказалась неспособна оценить, что он вытворяет со своим внутренним миром ради секса с ней. Отвратительно и непростительно.

— Экстренное совещание в главной ликторской через пятнадцать минут, — рыкнул Верховный через плечо, толкая двери пустующих апартаментов на их этаже.

— Могу я предложить свою помощь в обработ… — начала Илэш, но была резко оборвана.

Никто в их тесоре не получил столь серьезных ран, как Верховный, и это обстоятельство добавляло веса вине, и так уже давившей на плечи Бронзового.

— Нет. Я никогда не нуждался и не буду нуждаться в помощи. Поставьте задачи перед своими кадетами, назначьте старших в группах следить за порядком и на совещание. Все.

Отправив кадетов в тренажерный зал, ликторы собрались в совещательной комнате, поглядывая мрачно друг на друга.

— Какой линии ты хочешь, чтобы я придерживалась? — напрямую спросила Илэш Крорра, и вечные весельчаки Рилейф и Заар переглянулись.

— Какой посчитаешь нужной, но я бы предпочел умолчать о твоей посвященности, как и сделал до этого, — сухо ответил Бронзовый.

Его тело ныло, являясь сплошным синяком после множества попаданий камней, плечи и руки болели от бесконечного размахивания мечами, но в глубине души притаилось нечто гораздо более сильное и мучительное, чем простой физический дискомфорт.

— Я бы назвала это, скорее, соучастием, — прищурилась Красная.

— Вот поэтому и советовал бы тебе вообще не давать никаких определений и держаться подальше, — отрезал Крорр. Он не намерен никого втягивать в последствия собственной глупости, уж не друзей точно.