Галина Чередий - Подмена

Шагнув в воду, содрогнулась. Желудок свело сухим спазмом от осознания — прохладная вода теперь вечно будет мне напоминать температуру крови накки, которая толчками текла по моим ладоням.

Задохнувшись в беззвучном крике, я попыталась выдернуть ногу из этой идеально прозрачной, но бесконечно отвратной воды. Но Алево обхватил сзади и сжал неосторожно мое горло, надавливая на плечи и вынуждая сесть в нее полностью. Меня гнуло в рвотных позывах и трясло, но он не отпускал. В какой-то момент показалось, что все — сейчас я просто задохнусь от его удушающего захвата и от собственной панической атаки. Я забилась неистово, желая его искалечить или хотя бы укусить. Причинить боль любым из возможных способов. При этом проклятая вода не издала ни единого всплеска, и вообще эта наша яростная борьба происходила в почти сюрреалистичной полной тишине.

— Не смей! — Алево произнес это тихо, но у самого моего уха, и с таким внутренним посылом, что истерика вдруг прервалась. Будто кто-то, имеющий власть, обрубил ее резко и без остатка.

Мышцы обмякли все и сразу, и я, повинуясь его движению, опустилась в жидкость. И по мере погружения я ощущала изменения в себе. Нет, не от того, что, оказавшись в этой кристально сверкающей субстанции, моя кожа очищалась мгновенно. Ни бурых всполохов смываемой крови, ни мутности, просто исчезающая ржаво-коричневая корка. Жидкость оставалась такой же девственно чистой. Таким же, казалось, становилось и мое тело, но я знала, что это только снаружи. Может быть, накки и был убит и больше не мог отравлять мой мозг, но проклятый окружающий меня мир справлялся с этим гораздо успешнее. Чем более чистой я становилась снаружи, тем более испачканной и опустошенной чувствовала себя внутри. И какая — то неправильная, но всегда существовавшая часть меня… приветствовала это. Я опускалась все ниже, погружаясь уже с головой в эту «не воду», но и в собственную порочность. Могла ли я… нет, не хотеть смерти накки… но оправдывать ее, просто потому что он сам был агрессором и приговорил меня первым? Не знаю. Скорее, нет. Это меня характеризует как жертву, готовую сдохнуть, но не ответить насилием? Нет! В момент, когда я увидела то существо — их заживо поедаемую жертву — я хотела смерти всему их роду. Но своими руками? Нет-нет-нет! Да, но разве это не трусость — знать, что кто-то заслуживает смерти, но перекладывать самое главное на чужие плечи. Отстраняться, в попытке сохранить хотя бы условно чистоту рук. Вынырнув, посмотрела на свои ладони снова. Идеально чистая кожа. Вот только для меня кровь с них никуда не делась!

— Голем, вставай. Деспот не отличается терпением, — рванул меня за мокрую руку Алево, поднимая.

При этом он очень пристально уставился на то место, куда меня укусил накки. Его взгляд был таким, что я невольно прикоснулась там и ощутила под пальцами только гладкую кожу. Глаза блондина несколько раз метнулись к моим и обратно к месту бывшей травмы, будто он размышлял, стоит ли меня о чем-то спросить. Но потом только нахмурился и буркнул: «Живее!».

И я подчинилась. Встала на мягкую траву, ощущая себя в высочайшей степени чистой снаружи и до стерильности опустошенной внутри. Тонкой, как стекло оболочкой, лишенной содержимого, сквозь которую должен свободно проходить свет этого ненавистного мне мира. Тело и волосы высохли моментально, но мне ни до чего не было дела.

— Одевайся! — кивнул мне Алево на небрежно брошенную одежду — теперь точные копии моих джинсов, блузки и кроссовок.

Мне, может, и было бы интересно, почему не серая кожа, как накануне, но точно не сейчас.

— Ешь! — сунул Алево мне серебряное блюдо. Но тут организм взбунтовался.

— Нет! — скрутило так резко, что я двинула рукой по краю тарелки, и она улетела, теряя содержимое по пути. Я сделала это не нарочно, но, однако, замерла в ожидании наказания.

Но Алево лишь покосился на рыжего и Хоуга и, убедившись, что они заняты беседой и не заметили этого моего невольного взбрыка, просто рыкнул:

— Выходим!

За этим последовал уже знакомый мне мелодичный свист, и спустя несколько минут появился Грегордиан. Все выстроились в уже привычный порядок, и мы двинулись вперед. Несмотря на полное внутреннее опустошение, тело по-прежнему было полным сил и подступающей к коже энергией. Казалось, стоит мне подпрыгнуть, смогу помчаться дальше, как упругий мячик. И это состояние бурлящей в моей плоти жизни составляло резкий контраст со все разрастающимся каким-то омертвением сознания и чувств. Мы шли много часов без остановки, и я не ощущала усталости. Не хотелось есть, спать, не мучала жажда. Не интересовал пейзаж вокруг и то, как он меняется с каждым часом пути. Все что я видела — это широкая спина Грерогдиана передо мной и цепкий взгляд Алево, если оборачивалась. Оттенок солнечного свет изменился, намекая на близкие сумерки, когда мы вышли окончательно из густого кустарника, в который незадолго до этого превратился лес, на равнину, сплошь покрытую ковром растительности насыщенного салатного цвета. Внешним видом она тоже напоминала съедобную зелень — широкие мягкие листья, вот только толстые и мясистые, в отличие от земного салата.

— Болота! — рыжий и Хоуг выглядели по-настоящему счастливыми.

Поверхность, открывшаяся перед нами, не была совсем ровной. На ней повсюду виднелись кочки, кое-где поблескивали маленькие озерца открытой воды. Разглядеть слишком далеко вперед было невозможно из-за туманной дымки, которая, начинаясь в нескольких сотнях метров от края болота, полностью скрывала перспективу.

Никто не стал останавливаться и отдыхать. Грегордиан оглянулся на меня, будто оценивая состояние, и, сделав, очевидно, свой вывод, приказал:

— Идешь точно за мной! — Развернувшись, он шагнул в салатную зелень, которая тут же с влажным звуком смялась под его ногой.

— Делаешь именно то, что он сказал, голем! — прошептал Алево прямо мне в затылок, и волосы защекотало его дыхание. — Ступаешь точно в его следы, ни полшага в сторону!

Я не стала даже кивать, просто пошла вслед за Грегордианом, морщась от чавканья под ногами. Остальные выстроились в цепочку позади. Идти прямо по следам деспота было слегка тяжеловато, потому как он шагал гораздо шире меня, но я старалась. Поначалу ничего не происходило. Идти по зыбкой почве было неприятно и даже противно, потому что выступающая при нажатии мутная вода затекала в обувь, да и звук ломающихся растений казался мне все более и более мерзким. Но эти мелкие неудобства перестали для меня существовать, когда мы миновали первое же озерцо открытой воды. Издали они казались не больше лужи, при ближайшем же рассмотрении были весьма внушительными. Поверхность почти совсем черной воды была абсолютно неподвижна, но стоило нам поравняться с его краем, как она всколыхнулась, выдавая присутствие чего-то явно живого в глубине. А спустя пару секунд я ощутила, как и без того зыбкая почва пришла в движение. Охнув, я зажала рот ладонью, чувствуя, как ледяные щупальца ужаса сковывают все тело. Зеленый ковер между мной и Грегордианом начал вспучиваться, и я не могла ни пошевелиться, ни оторвать взгляда от этого процесса, обреченно ожидая появления чего-то поистине чудовищного. А потом сквозь пелену моей нарастающей паники прорвался звук уже такого знакомого низкого рыка, от которого вибрировал воздух вокруг и, кажется, даже все внутри меня. И отвратительный пузырь, уже почти готовый прорваться и выпустить на свет нечто жуткое, замер, а потом резко опал, обращаясь снова в ровный участок мокрой почвы. Подняв глаза, я увидела зверя. Огромный и бесконечно устрашающий, он стоял, оскалившись и напрягшись. Под гладкой угольно-черной шкурой можно было рассмотреть каждую вздувшуюся, натянутую, как пружина, мышцу. И в этот совершенно неподходящий момент я поняла, что в жизни не видела ничего больше пугающего и одновременно прекрасного. Живое воплощение дикой мощи и свирепой ослепительной красоты, сплетенное в этом потрясающем теле, источающем в окружающее пространство энергию беспредельной силы и… безопасности. Именно так. Стоя в двух шагах от зверя, я именно в безопасности себя ощущала. Он был ее центром и источником в этом долбаном мире. Зверь поднял голову, и наши взгляды столкнулись, переплетаясь и сливаясь накрепко, и я не смогла сдержать резкого вдоха. Потому что в этих нечеловеческих глазах были обожание и сокрушительная тоска. И они просачивались в мою душу, заполняли легкие вместо воздуха, творя что-то необъяснимое с моими чувствами. Новый всплеск черной воды отвлек зверя, и он молниеносно повернул голову, отбирая у меня краткий момент чего-то так странно похожего на счастье. И все тут же вернулось в реальность. Какое, к чертям, счастье! Я, похоже, уже совсем умом трогаюсь от всех местных ужасов, если в глазах огромного монстра вижу подобное, тогда как мужчина, им же и являющийся, ненавидит меня всеми фибрами души, хоть и не знаю за что.