Галина Чередий - Подмена

— Боитесь, что убегу? — хмыкнула я.

— Нет. Не сможешь. Дверь в Фир Болг с любой стороны может открыть только тот, у кого есть нужный знак, даруемый архонтом или его ближайшими асраи, — мужчина продемонстрировал мне ладонь, на которой и впрямь было нечто вроде сложного белесого вензеля. — Но даже если бы и могла — куда пойдешь?

Я не стала отвечать. А смысл сотрясать воздух? Ведь пока и правда понятия не имею, куда могла бы пойти в этом долбанутом мире. Пока… пока-а-а, повторила, перекатывая слово в уме и ища в нем необходимую опору.

— Не выходить я тебя прошу потому, что кадани не слишком любят новеньких в своих рядах, ибо вечно борются за внимание самых прекрасных и щедрых асраи и гостей дома архонта. А ты не похожа на ту, кто сможет что-то противопоставить кому-то из них.

О, спасибо за очередное напоминание, насколько я беспомощна и не подготовлена к жизни в этом чокнутом мире. Но, по крайней мере, я уже знаю, что нельзя доверять ничему внешне прекрасному. Есть все шансы, что именно нечто выглядящее максимально невинно и хрупко окажется способным тебя прикончить.

— Нормальная рабочая конкуренция между дамами, — усмехнулась я. — Только я вроде как им не соперница. Мне асраи все вместе взятые с их щедротами и даром не нужны. Можешь так и передать.

— Не важно. Слухи расходятся быстро. Как только они узнают, что ты не новая кадани, а голем, станет только хуже, — Лугус вздохнул по-настоящему озабоченно.

— Почему? Станут соревноваться, кто пнет меня побольнее, стремясь заработать местечко в постели архонта? — зубы невольно свело после этих слов, словно я надкусила лимон. Зараза! Это должно прекратиться!

Лугус поджал тонкие темные губы, игнорируя мое упоминание Грегордиана.

— Ты своего рода диковинка. Взрослый голем. А значит, оттянешь на себя интерес мужчин, и не важно, насколько доступной решит сделать твою постель мой архонт. А женщины всегда ревнивы, к какой бы расе они не принадлежали.

Вот уж правда. Посмотрите на меня. Нет смысла отрицать, что я ревную Грегордиана. Мужчину, которого ненавижу, того, кто обращается со мной хуже, чем с собакой, кто вполне возможно станет делиться моим телом как чем-то совершенно неважным, не имеющим хоть какого-то значения. Того, кто, возможно, однажды вырежет мое сердце так же, как у накки.

— А разве ты не сказал, что все женщины в этом вашем Фир Болге занимаются сексом добровольно? — я посмотрела в коричневые глаза только для того, чтобы прочесть там ответ. Ко мне это правило не относилось.

— Добровольно. Но и для них есть правила. Если они отказывают трижды мужчине, претендующему на их внимание в течение одного лунного цикла, то лишаются своего места здесь.

Вот, значит, как. Добровольность понятие тут достаточно относительное. Просветив меня по-быстрому, мужчина явно заторопился свернуть разговор и уйти.

— Пищу тебе принесут позже. Если что-то нужно еще, скажешь мне завтра. Сегодня будет празднество в честь возвращения нашего архонта, всем будет не до тебя, — произнес он уже у двери. — И хорошо бы тебе быть действительно усталой и спать сегодня крепко. После вин скоге мужчины становятся весьма любвеобильны. Так что в Фир Болге сегодня будет шумная ночь.

— А когда я увижу… архонта? — Вот и зачем это спрашиваю?

Конечно же затем, чтобы иметь больше определенности в отношении собственного будущего. Хотя вряд ли я бы хотела знать точную дату своей смерти.

— Когда он этого пожелает, — высокомерно ответил Лугус. — Возможно, никогда.

Очевидно, быть заносчивым козлом — это заразно и передается воздушно-капельным путем. Или все мужики в этом мире сразу рождаются с геном редкого засранца.

— А разве он… не придет сюда с остальными? — А вот сейчас я над собой измываюсь. Разве нет?

— Захочет — придет. Передо мной он не отчитывается. Впрочем, как и перед кем-либо еще!

И он закрыл за собой дверь, на которой изнутри не было ни замка, ни щеколды, ни даже хлипенького крючка! Ну да, вспомни, Аня, секс и обнаженка здесь дело не интимное в принципе, а уж в этом аналоге дома терпимости тем более.

Оказавшись в одиночестве, я наконец была избавлена от необходимости изображать невозмутимость и держать спину прямо. Мышцы, особенно на ногах, дико болели, желудок сводило от голода, во рту пересохло. На плечи, казалось, давила неподъемная тяжесть самой реальности, а в грудь будто загнали огромное сверло и непрерывно-монотонно проворачивали, посылая в каждую клетку импульсы тоски и безысходности. Больше всего хотелось опуститься прямо на чертов мягкий ковер, потому что на эти роскошные ложа смотреть было тошно, и прореветься, давая выход тому отчаянью, что пропитало душу насквозь, подобно отраве. Но никакие слезы не принесут мне облегчения, рыдай я хоть сутки напролет, и, когда они высохнут, ничего в моей судьбе не изменится. Поэтому черта с два я позволю себе развалиться и выть тут, оплакивая несправедливую долю. Подойдя к одному из золотых столиков, я рассмотрела лежащие горой угощения, весьма напоминающие конфеты ручной работы. Вряд ли меня стали бы травить, ведь столько сил было потрачено, чтобы притащить сюда. Взяла с блюда это круглое и приятно пахнущее нечто и откусила кусочек. Вкус был замечательный, отдаленно напоминающий шоколад, ваниль и кокос, только намного более утонченный и многогранный. Обволакивал язык сладостью и легкой горчинкой, которых было идеально в самый раз. Ни убавить, ни прибавить. Ну что же, раз другой еды, кроме сладостей, мне пока не предложено, сойдет и это. Сунув кинжал под мышку, прихватила блюдо, добавив к нему высокий, покрытый чеканными рисунками кувшин с какой-то жидкостью и золотой кубок, я направилась принимать местную ванну. Хотя, конечно, скорее это напоминало неглубокий бассейн, облицованный серо-розовым камнем с красивыми серебристыми прожилками. Устроив свою ношу на бортике и положив в прямой доступности свое единственное оружие, опустилась на колени и пощупала воду. Сначала она мне показалась прохладной, но едва я об этом подумала, как температура изменилась, становясь именно такой, какую я обычно любила. Раздеваясь, встала босыми ногами на камень пола и ощутила приятное тепло.

— Ну, прямо все по высшему разряду в вашем гребаном вертепе, — пробормотала под нос. — И я, между прочим, собираюсь этим без зазрения совести пользоваться! Помирать так с музыкой и всеми остальными удобствами!

Соскользнув в воду, которая на этот раз именно нормальной водой и ощущалась, не стала сдерживать долгий удовлетворенный стон. В конце концов, я впервые за последние дни оказалась наедине с собой, и уже это само по себе воспринималось несказанным удовольствием. Так что я себе просто позволю понаслаждаться, отдохну нормально, а потом начну загружать невеселыми думами об истинном положении вещей. Если бы еще и мозгу можно было повелительно приказать «Не думать!», то вообще было бы здорово. Закинув в рот еще одну круглую вкусняшку целиком, налила в кубок розовой жидкости из графина. Пахло чем-то цветочно-фруктовым, без алкогольного духа, и я отхлебнула немного и покатала на языке. Очень вкусно. Чуточка сладости, глубокий аромат роз и легкая цитрусовая кислинка. Пить можно! Откинувшись на бортик, следующие полчаса занималась тем, что медленно поглощала угощения и запивала этим неким подобием компота, кайфуя от ощущения, как постепенно уходит боль и усталость из мышц. Но вот, похоже, с отсутствием алкоголя в напитке я погорячилась. Легкий звон и опустошение в голове, странная невесомость в конечностях и теплота в желудке непрозрачно намекнули на наличие в нем градуса и даже немалого. Ну и наплевать! Сегодня же у них тут праздник по поводу возвращения сволочной сиятельной особы в родные пенаты! Вот и я отпраздную начало новой растреклятой жизни! Плеснув в свой кубок еще до полного, звонко чокнулась с наполовину опустевшим кувшином.