Лана Ланитова - Глаша

– Раздвиньте пошире ноги, я попробую войти, – нервно приказал он.

Она подчинилась. Муж навалился всей тяжестью, долго кряхтел, пытаясь протолкнуть вялый отросток в нужном направлении. Все его попытки не увенчались никаким видимым успехом. Вдруг, она почувствовала, что он как-то напрягся и задрожал возле ее распахнутого бедра. Теплая жидкость пролилась на Глашину ногу, испачкав сорочку и простынь. Одновременно с этим, шея почувствовала мокрую струю, выпущенную изо рта мужа. Тяжелая голова лежала на ее плече и пускала от удовольствия вязкие, кислые слюни. В лицо пахнуло полупереварившимся в желудке мясом с чесноком, перегаром и запахом дешевого табака. «Какое же счастье, что он не любит поцелуи», – с омерзением подумала она и, выгнув шею, брезгливо вытерлась о край подушки.

Муж полежал какое-то время на боку, потом перевернулся на спину и многозначительно произнес.

– Надо было меньше кушать за обедом. Я, право, себя не узнаю…

– Не переживайте, Ефрем Евграфович, в следующий раз непременно получится, – сочувственно произнесла Глафира.

– Милочка, вы не правильно меня поняли. Я в общем-то не переживаю, так как знаю, что у меня по дамской части никогда осечек не случалось. Со мной такой казус впервые произошел. Возможно, здесь какая-то и ваша вина имеется. Я не утверждаю сие, но полагаю так…Словом, я удовлетворял многих женщин – и все они были вполне довольны.

– Они все от вас рожали?

– Нет-с, то есть… что вы имеете ввиду?

– А то, что вы мне говорили несколько ранее. Что с женщиной в постели надобно сходиться лишь для продолжения рода, – не без ехидства ответила Глафира.

– Вы полагаете, что поймали меня на лжи? – надменно произнес он.

– Я ничего не полагаю. Позвольте, я хочу уснуть.

– А я полагаю, что вы дерзки! И хорошо, что это наша первая ночь, иначе – я вас бы наказал, чтобы было неповадно дерзить своему мужу. Еще раз повторю: я силен как мужчина, а потому способен производить здоровое потомство.

Но Глаша почти не слушала его, сон одолевал ее русую голову. Ей приснился во сне теплый котенок, который мурлыкая, жался к ее рукам и ногам. А потом его усатая и полосатая мордочка оказалась меж ее раздвинутых ног, шершавый язычок дерзко и настойчиво коснулся нежного лона. «Киска, что ты, делаешь?» – сладко потянувшись, спросила Глаша. Но киска молча, продолжал ласкать Глашин распахнутый пирожок, пока тело не содрогнулось от сильного оргазма.

Ефрем Евграфович, не спавший в этот момент, с удивлением услышал и увидел в свете вышедшей из-за облаков луны, что стройное тело его молодой супруги странно выгнулось во сне; длинные ноги раздвинулись в стороны; спящая голова слегка приподнялась на подушке, обнажив поток длинных волос; изо рта вырвался неприличный и сладострастный стон…

Ефрем Евграфович долго не мог уснуть. Мрачные мысли начали одолевать его, вмиг протрезвевшую, голову: «Что она почувствовала во сне? Кто ей снился? Поздравляю тебя, дружок, ты женился на развратной и распутной эротоманке. Она и красива, как ведьма. Бесовская вакханка! Чую – хапну я с ней горя…» – удрученно думал он. – «Видишь ли, на смех меня поднимает… будто знает, какие отношения меж мужем с женой бывают. Будто опыт имеет.

И уд как умело поглаживала. Не смутилась, не отказалась в руки взять. О, господи! Она и устами, поди, умеет… Кто научил ее?»

– Как прошел марьяж? Какова была невеста? Хороша? – с улыбкой спросила Мари.

– Невесты все красивы. Белое платье с фатой обладает удивительным феноменом – облекать носительницу оного в ореол чистоты и божественной непорочности… – с усмешкой ответил Вольдемар, но его глаза не улыбались. – Ты, моя белокурая вакханка, смотрелась бы не хуже.

– О Вольдемар, ты, как всегда, не объективен ко мне. Час, когда я могла бы стать чей-нибудь невестой давно прошел – годы, да что там годы… порой, мне кажется – века минули с тех счастливых пор. Меня когда-то обманул мой жених. Это – долгая история. О ней не буду говорить. Одно могу сказать: я сильно его любила. Какой наивной я была. Еще наивней, чем твоя кузина. В итоге – жестокая судьба привела меня к вратам борделя.

– Мари, ты хочешь, чтобы я поплакал вместе с тобой? Я, к сожалению, давно бесчувственен к страданию. Ничто меня не может разжалобить: ни свои печали, ни чужие. Единственное, что заставляет меня двигаться, шевелиться, предпринимать какие-то поступки – это скука… Смертельная скука, как отрава, въелась в каждую каплю моей крови. Да, и потом, я думаю, что ты, Мари, сейчас вполне довольна жизнью. У тебя хороший доход, ты живешь в свое удовольствие.

– Это так…

– А Глаша, действительно, была чертовски хороша. Белое платье, розы… Эх, ежели я когда-нибудь женюсь, ха-ха, то непременно на такой, – вставил Игнат.

Трое друзей сидели за столом в банной горнице и, не торопясь, потягивали фронтиньяк [93]. Меж ними шла ленивая беседа.

– Жестокий ты, человек, Вольдемар. Почему ты не выдал Глашу за хорошего, порядочного, приятного внешне жениха? Откуда такое коварство? – спросила Мари, улыбаясь кончиками крупного рта.

– Mon cher, это – не моя заслуга. Это – Maman у меня такая добрая оказалась. С ее энергией она могла бы выдать кузину за самого черта, обставив все самым наилучшим образом и, внушив окружающим благость своих намерений. Перечить ей – невозможно.

– Так невозможно, или не захотел?

– Мари, перестань, меня пытать.

– Мне жаль эту девочку. Лучше бы ты отдал ее мне.

– О старая, Мегилла. Я догадался: ты на нее крепко глаз положила.

– Я для забав себе найду любое тело… хоть девушки, хоть юноши. Просто, я думаю, что с ее данными она могла бы сделать хорошую карьеру в самом лучшем борделе. И как следствие – разбогатеть. Или просто стать содержанкой какого-нибудь добропорядочного богатого господина, неискушенного частой сменой партнерш. Владимир, если твоя кузина сбежит от мужа или отравит его, – в этом месте Мари задорно расхохоталась, белые кудри пружинисто заплясали на худеньких обнаженных плечах, – ты дай ей мой адрес. Я с удовольствием решу ее проблемы.

– Уговорила, так и быть! А что ты, там про юношей говорила?

– Вольдемар, не узнаю тебя. Ты стал всерьез юношами интересоваться?

– Я же не спрашиваю Мари, почему ты иной раз предпочитаешь ласки женщин, нежели мужчин. Я понимаю твою порочную натуру и тягу к разнообразию. А ты мне глупые вопросы задаешь.

– Нет, нет, что ты, я вовсе не осуждаю тебя. В области удовольствий нет запретных тем и предосудительных поступков. Здесь допустимо все, что может вдохновить. Я просто хотела бы предупредить тебя о том, насколько скользок путь, по которому ты собрался идти.

– Скользок? Вот и прекрасно, не нужно специальных масел… – рассмеялся Владимир.