Галина Чередий - Лилия между тернами

— Ники! Я, черт возьми, видел твои ягодицы, когда ты наклонилась! Каждый долбаный самец, у которого уже встает, будет жрать тебя глазами в этом ресторане.

— Ну, тогда тебе должно быть вдвойне приятно, что дотронуться позволено только тебе. К тому же это хоть чуть-чуть уравновесит наши шансы. Думаешь, мне очень нравится, что где бы мы ни появились, все особи женского пола готовы из трусов выпрыгнуть, чтобы привлечь твое внимание?

— Котенок мой, ты же знаешь, что я никого, кроме тебя не вижу, — Римман догоняет и умудряется нагло притереться ко мне, дав почувствовать свою эрекцию и лизнув обнаженную спину.

У меня моментально сбивается дыхание, и мелькает мысль послать к черту всю затею с рестораном и сразу перейти к этапу, где мы одни. Всю ночь в номере для молодоженов.

Ну уж нет! Хочу отпраздновать нашу пятую годовщину по полной программе.

За эти годы мы через многое прошли. Никому не объяснить, как мы вместе, день за днем боролись с моими кошмарами и срывами, когда Рим делал или говорил что-то, что поднимало во мне муть тяжких воспоминаний. Ничуть не легче было справиться и с чувством вины, что пожирало Риммана при виде моих мучений.

А еще было полное неприятие нашего брака всеми Домами и открытая вражда со стороны Дома Серых Рысей и их союзников.

Но мы выжили и смогли научиться мириться с тем, насколько мы с Римом разные и при этом не мыслим даже дня друг без друга.

У нас двое сыновей — старший Рейф в честь моего отца и младший Мишенька, ну, сами догадайтесь почему.

Помощь Миши была неоценима. Он по какой-то причине был единственным, с кем мы с Римом могли делиться, когда ссорились, и, несмотря на молодость, он всегда умел найти слова, чтобы заставить каждого из нас взглянуть на ситуацию с противоположной точки зрения.

Но есть и неудача, то что мне пока не удается. Я хочу узнать, кто были родители моего мужа, и как Рим оказался на улице. Причем, похоже, что волнует это только меня, Рим совершенно равнодушен к моим усилиям, а может, как обычно, изображает крутого парня, которому все нипочем.

Пока у меня нет никаких подвижек, но я не собираюсь отступать.

А в остальном…

Я люблю.

Я любима.

Разве что-то еще имеет значение?

Римман.

— А-А-А! Я убью тебя, Римман Равьёзо! — кричит моя принцесса.

Мое нутро сворачивает в узел так туго, что нет сил вздохнуть.

— Тужьтесь, давайте же, госпожа Равьёзо! Нужно постараться! — приказывает акушерка, и Ники посылает мне убийственный взгляд.

— Я сама отведу тебя в ближайшую клинику и отдам на кастрацию! — кричит моя девочка, и мои бедные яйца сжимаются, когда я вижу жесткую решимость в её глазах.

Конечно, она так говорит уже в третий раз за последние шесть лет, но это не значит, что мне наплевать.

Да я сам готов отрезать себе их, когда ей так больно! Я люблю детей, но почему их появление на свет должно быть так мучительно для моей любимой?

Если честно, я до сих пор иногда просыпаюсь по ночам и судорожно начинаю гладить тело Ники и вдыхать её неповторимый запах, не веря в то, что она здесь со мной.

Кто я, на хрен, такой, и что сделал такого хорошего, чтобы заслужить её? Она — подарок, совершенно мною незаслуженный и от этого безумно ценный. И мне плевать, если судьба ошиблась, и я хапнул чужое! Хрен я когда-нибудь отдам её или позволю разочароваться и уйти!

Я лягу костьми и вывернусь наизнанку ради неё и наших детей. Как мне иногда хочется сказать ей, что чувствую к ней и детям, и как это растет во мне с каждым днем. Они — моя радость и первейшая забота. Моё дыхание и весь мой мир.

Я желал мою Ники всегда. И с годами голод становится только настойчивей. Мы с моей принцессой словно пропитываемся друг другом все сильнее с каждым днем. По крайне мере я уж точно. Не могу себя больше представить без её прикосновений, без запаха, голоса. Без раскаленной тесноты её лона и рта. Без её стонов и прерывающихся криков, когда он кончает.

Я люблю её. Не знал раньше, как это вообще должно ощущаться. Теперь знаю. Это нельзя пощупать или попробовать на вкус, но присутствует постоянно во мне. Не важно — возимся ли мы с Ники с домашними делами, гуляем с мальчишками, ругаемся из-за какой-нибудь жутко принципиальной херни или занимаемся любовью, я чувствую каждую минуту, как люблю её. Не важно рядом она в эту минуту, или я где-то с парнями занимаюсь бизнесом. Я люблю её. Это чувство не изменится никогда. Оно не может стать меньше, или притупиться, или потерять всю насыщенность своих красок со временем или под действием каких-то внешних сил.

Я знаю, что у меня ужасный характер, и я, возможно, не тот, кого ожидают окружающие видеть рядом с такой, как моя принцесса.

Только мне на все это наплевать. Она моя! И я готов убить любого, кто посягнет на неё или заденет её чувства.

Ники кричит особенно громко и натужно, поминая меня такими словами, что заставили бы покраснеть моих парней, как первоклассниц.

— Поздравляю, у вас дочь! — говорит акушерка, поднимая маленький окровавленный комочек.

Ники смотрит на меня, и из её глаз бегут слеза облегчения и счастья, и она, наконец, протягивает мне руку, позволяя приблизиться. Я подхожу и целую её усталое, мокрое от пота лицо.

— Я люблю тебя, моя принцесса. Как же я люблю тебя! — черт, это что это такое мокрое на моих щеках?

Я слюнявая долбаная плакса, и мне совершено на это плевать прямо сейчас.

— Я тоже люблю тебя, Римман. Только больше никаких детей! Хотя бы ближайшие пять лет!

— Всё, что захочешь, Ники! Все, что захочешь!

Миша.

— Эй, имейте совесть, похотливые животные! Здесь ваши дети, между прочим! — кричу я этим двум наглым кошкам, которые, не успев еще даже скрыться из виду, начинают свои игры.

Дымчато-черный огромный зверь Риммана догоняет и, рыча, прижимает к земле изящную серебристо-белую кошечку Никуси. Вот наглое ненасытное животное! Ну, ни стыда, ни совести! И почему такие вещи должны выглядеть столь возбуждающе для меня — стопроцентного человека? Я что, с отклонениями? Я усмехаюсь. А то! Еще с какими, если учесть, что моя собственная девушка периодически обращается в здоровую кошку.

Никуся выскальзывает из-под Риммана и, игриво мурлыкнув, убегает в лес, увлекая за собой явно серьезно настроенного мужа.

— Ну что, парни, ваши родители свалили и оставили нас развлекаться. Чем займемся?

Мальчишки визжат и засыпают меня массой идей. Из дома к нам через заднюю дверь выходит моя Майя с маленькой Кло на руках. У малышки Никусины глаза, и это заставляет огромного, жесткого Риммана каждый раз просто растекаться лужей, как только она тянет к нему свои ручонки.

Мы сегодня с Майей согласились посидеть с детьми в загородном доме семейства Равьёзо и дать возможность уставшим родителям трех стихийный бедствий немного побегать в мягкой кошачьей шкурке на свободе. Надеюсь, они не слишком увлекутся, и мы их увидим уже на этой неделе.