Ольга Ло - Кира

Жара накатывала горячими волнами, то отступая, то жадно набрасываясь снова.

Кира смотрела на бесконечные парочки, сплетённые в воде, ласкающие друг друга в тени зонтов, под тонкими летними покрывалами – взмокшие тела, склеенные песком и солью, пульсировали на морском побережье, словно сгорающие под солнцем моллюски.

Она точно знала, кто из этих людей приехал только что, кто – уезжает завтра. В загаре ей виделась история, в белых следах от одежды она читала мысли.

Высокая, стройная, с внимательными тёмными глазами, гладкой смуглой кожей, она бродила вдоль кромки воды: от старого пирса до самого конца дикого пляжа, от залива до набережной. Длинные ноги не знали усталости, долгий глубокий взгляд выискивал в гуще курортного городка искру, способную разжечь пожар.

Девушка остановилась недалеко от шлагбаума, прищурилась, изучая поток ползущих по барханам машин. Единственный сухой можжевельник ронял на землю ломанную тень, слишком узкую, чтобы защитить от яркого света. Тонкое ситцевое платье липло подмышками, солнце лизало голые плечи, пронизывало полупрозрачную ткань юбки, лаская гибкий силуэт юного тела.

Кира нетерпеливо вздохнула. Поискала глазами знакомую худощавую фигуру. Андрей в потемневшей от пота майке цвета хаки лениво проверял пропуска. Заметив её, он тут же махнул ждущей машине, разрешая въезд, перебежал дорогу, на ходу отирая лицо безнадёжно мокрой майкой.

– Всё бы отдал, чтобы свалить с тобой в море, – выдохнул молодой мужчина и на секунду крепко прижал девушку к себе. Горячие пальцы коснулись обнажённой кожи.

Кира поморщилась, отстранилась, легко ускользнув от навязчивых объятий.

– А что у тебя есть?

Он коротко рассмеялся, с готовностью выуживая из кармана камуфляжных шортов помятую сигарету. Пожал плечами, когда Кира отказалась, сплюнул на деревянный настил, тут же растерев плевок ногой, закурил. Спросил глухо:

– А чего бы тебе хотелось?

– Это был риторический вопрос, Андрей. – Передумав, она отняла у него сигарету, зажала между зубов, не касаясь фильтра губами, потом мягко сомкнула их, затягиваясь. Отвернулась к морю. – Но если ты настаиваешь… то чего угодно, лишь бы не этой идиотской привычки хватать меня при каждой встрече.

Прошлым летом они напились и до одури целовались на пляже, в свете костра его лицо было красивым и мужественным, и он почти что содрал с неё купальник, хриплым голосом умоляя «раздвинуть ножки», тычась членом в плотно сведённые бёдра и остановившись лишь после третьей пощёчины и укушенного до крови плеча.

Андрей подкурил вторую сигарету, задумчиво упёрся взглядом в загорелые лопатки за узкими бретельками платья. Рука с сигаретой едва заметно дрожала. Каждая, даже самая короткая, их встреча всегда заканчивалась вот так – ощущением её превосходства.

Поначалу Андрею нравились эти стычки, словесные перепалки, не вызывавшие в девчонке никакого видимого напряжения, и выжимавшие из него все соки. Но со временем, он понял, что не выдерживает. Не выдерживает её бесконечно холодного равнодушия. Какой-то непробиваемой внутренней завесы. Эти глаза, казалось, невозможно было ничем оживить. Она редко смеялась, почти не улыбалась, и ни разу за шесть лет, что они были знакомы, Андрей не видел, чтобы Кира плакала.

Даже в день их первой встречи, когда она, двенадцатилетняя девочка, стояла в окружении разъярённой стаи бродячих собак, сжимая в высоко поднятых руках жалобно пищащий белый комок шерсти – как сейчас он помнил её сосредоточенное лицо. Из оцарапанных собачьими клыками худеньких лодыжек струится неестественно яркая алая кровь, пачкая изящные кожаные плетёнки и ещё больше раззадоривая взбесившихся псов…

А он…

Он, уверенный в себе, семнадцатилетний взломщик, с дурацким прозвищем Король, за то, что не проиграл ни одной уличной разборки, возвращался после занятий с кинологом, ведя на поводке уже подросшего щенка немецкой овчарки, о котором так долго мечтал. Отважный щенок, сдерживаемый крепкой хозяйской рукой, рвётся на защиту слабых, заходясь высоким лаем, и, после нескольких секунд раздумий, Андрей отпускает поводок.

У ног девочки вскипает живое море; щенок скулит от боли, но продолжает яростно сражаться. Стая полностью переключается на маленького немецкого наглеца. И, пока Андрей закидывает камнями изрядно потрёпанных собак, помогая верному товарищу с тыла, девчонка медленно, чтобы не привлечь свору вновь, подходит к нему и встаёт рядом так близко, так доверчиво близко, что он, кажется, чувствует запах крови, слышит её сбивчивое дыхание, но не видит и следа слёз…

– Спасибо, – негромко и просто говорит она, спокойным, едва ли не будничным тоном. Голос мелодичный и чистый, как безоблачное южное небо.

– Молись, чтобы Джильда осталась жива, – не в пример ей хрипло и дёргано, сквозь зубы отвечает Андрей.

Она поворачивает голову и смотрит на него в упор, и ему кажется, что этот взгляд как метка – он больше не принадлежит самому себе, часть его навеки утеряна, растворена в этом взгляде, пробирающем до костей, в этих неотвратимых сухих глазах, в которых вместо слёз плещется неясный интерес.

Андрей тогда едва не задохнулся от её пронзительной красоты, настолько резкой, что почти отталкивающей.

«Разве бывают такие лица?..»

Мысль навсегда засела в печени, застряла в горле.

Что бы он ни делал, как бы ни пытался после изгнать, изгладить вот это самое первое впечатление – без толку.

Непрошеное воспоминание, так живо представшее перед внутренним взором, вновь отозвалось в груди мерзкой, выматывающей душу тоской. Тоской, граничащей с гневом, с физическим дискомфортом, ледяными щупальцами вцепившимся в желудок. Андрей отмахивался от этого нелепого ощущения не в первый раз, но в последнее время делать это становилось всё труднее, сейчас же, к его удивлению, и вовсе не вышло.

«Что за отрава эта девчонка?!»

Он мог бы выбрать любую, приезжую, местную – все уступали его самоуверенному нраву и широким плечам. Многочисленные подружки сменяли одна другую, не задерживаясь ни в сердце, ни в мыслях.

Бессчётное количество раздвинутых ног, десятки в экстазе бьющихся под ним влагалищ и жадных ротиков. Он трахал их остервенело и тупо, механически. Не с удовольствием, а будто в отместку, держа в голове один-единственный опьяняющий образ. Образ, который нёс в себе скрытую, но отчётливо осязаемую, словно электричество в воздухе перед грозой, убийственную силу. Кира. Ки. Ра. Заклятие. Горячка, полубред…

Своим отказом она сводила его с ума, держа на расстоянии – нещадно привязала.

Его чувства швыряло из крайности в крайность. Андрей любил её искренней чуть ли не братской любовью и в то же время ненавидел, неистово желал обладать физически. Он знал её юной, но совсем не понимал её взрослую, вместо прочной позиции занимал лишь шаткое место рядом. А при любых попытках укрепиться – терпел поражение, с разгона врезаясь в стену непринятия, так виртуозно возводимую высокомерной красоткой, его вредной сладкой лялькой…