Наталья Сажина - Сборник рассказов. В жанре имморт-фантастика

===

В город пришло весеннее настроение. Распустились акации, засверкали над тротуарами голые девичьи икры, а из кустов заржали добрые молодцы. В эту жизнерадостную пору готовился выходить на пенсию оперативник Железнов по прозвищу Дровосек. Дела он сдал, молодую смену подготовил и с чистой совестью бодро отрабатывал последние деньки. За окном чирикали птички и колыхались молодые листочки, а здесь, в здании, Дровосека вызывал к себе начальник. Они с Дровосеком, два друга, на покой собирались уйти вместе, как два сапога. И эти два сапога сентиментальные стали по-стариковски.

Дровосек зашел без стука и увидел, что начальник за столом сегодня расстроен больше обычного.

– Яволь, Миша, – сказал Дровосек.

На чистом столе лежал документ. От документа веяло чем-то осязаемо неприятным. Это было понятно по грустному молчанию Миши и по его расцарапанному лицу. Когда Миша нервничал, он царапал лицо. Брал, и проводил когтями сверху вниз. На лбу и щеках оставались красные полосы. Вот такой он был человек.

Дровосек с циничной участливостью, с этакой особой интонацией, выработанной годами, спросил:

– Опять донимают?

– Не представляешь, как! – ответил Миша, хотя знал про Дровосека точно, что тот прекрасно себе может представить любую степень донимания. – Приказ пришел персонально на тебя. С увольнением придется подождать. Сдавайся, друг!

Дровосек Железнов в лице не переменился, на то он и Дровосек. Начальник закончил:

– В общем, Железный, Родина говорит, едь в столицу. Ехай. Поезжай.

Железнов пожал плечами, получил командировочные и поехал. Там, в столице, его без шума и пыли встретили в аэропорту, посадили в неприметную машину и отвезли в неприметный белый двухэтажный домик, окутанный сумрачным парком, полным густых кустов и деревьев.

В уютном столичном кабинете его радушно принял мужчина в белом халате. Мужчина для начала разложил в ряд несколько фотографий и спросил, что Железнов об этом думает.

Железнов посмотрел на фотографии и его передернуло. Позорные листки бумаги содержали дряхлых людей – дедушки и бабушки в городской обстановке, а также и на лоне природы, усиленно хотели казаться молодыми. Эффект показного омоложения достигался в основном посредством косметики, татуировок, молодежной одежды, блестящих украшений, гаджетов и крашенных в ультрамариновые цвета седых волос, обрамлявших плешивые головы. Надо отметить, сам Железнов своей благородной седины никогда не скрывал. Он гордо носил строгий пиджак, постригал белые усы, глаза имел стальные, и вообще был похож на закаленного в боях чекиста. А тут, на фотографиях, все было наоборот. Особенно Железнову не понравилась бабушка с общипанными худыми косицами, с бантиками, в короткой клетчатой юбочке и в белой рубашке. Бабушка на фото пыталась фривольно отклячить зад. Отклячить получалось, фривольно – нет. Эти фотографические виды были не по возрасту и не по стати. Выглядело мерзко. С этим своим мнением оперативник Дровосек и ознакомил владельца фотографий.

Владельцу фотографий точка зрения Железнова понравилась. Он как-то непрофессионально щедро продемонстрировал это – утвердительно распахнул глаза, сделал губы хоботом вверх, мигнул и покивал.

– Это модное направление называется сейчас словом «эй-джизм», – сказал Белый Халат. – Тут мы имеем что? Мы, кроме внешнего вида, имеем следующее. Бабушки и дедушки проповедуют инфантильный подход к жизни. Разговор, письмо, предпочтения, вкусы в музыке, в самом характере информации, смыслы и мысли – все это нарочито упрощенное. Всюду сквозит принцип «не напрягай». Вы понимаете?

– Вполне, – ответил Железнов. – Что стар, что млад. Эйджизм-молодизм.

Белый Халат снова сделал губы хоботом и выразился в том смысле, что вызвали его, Железного Дровосека, сюда в столицу, чтобы он, Железный Дровосек, будучи подходящего возраста и квалификации, внедрился в среду этих милых, выживших из ума старикашек, и выяснил побольше об их организации.

– В минимальном варианте, очень бы хотелось узнать, кто именно их финансирует.

«Бред», – подумал Железнов. – «Кому надо их финансировать?! Просто старички зажирели на пенсии. Им не надо бороться за выживание, они могут позволить себе любое дурацкое поведение. Вот и все».

Белый Халат словно прочитал мысли Дровосека.

– Дело хитрее, чем кажется. Прошу отнестись со всей серьезностью.

Дровосек беззвучно хмыкнул.

– Я не понял. Мне придется наряжаться как эти клоуны? – спросил он.

– Именно.

– К черту это все, – медленно проскрежетал Дровосек. – Во всей стране что ли нету оперативников лучше меня? Мне на пенсию надо.

Белый Халат сцепил пальцы в замок, положил руки на стол и молча, тяжело уставился на Дровосека. Дровосек уставился в ответ. Прошла минута. За окнами стих ветерок, неподвижно встали деревья, замерло солнце, зависли в небе кучевые облака, замолкли птицы. В кабинете перестали тикать часы. Нигде не раздавалось ни скрипа. Воздух не содержал запахов. Лишь в груди Дровосека чувство долга давило на сердце. Наконец чувство победило. Дровосек отвел взгляд. Белый Халат нарушил тишину.

– Ваша легенда состоит в том, что Вы молодой пенсионер, бывший оперативник, недавно уволенный из органов. Приехали в столицу к родственникам, наслаждаетесь новой жизнью, думаете, как жить дальше.

Дровосек нашел нужным прокомментировать:

– Я бы со вчерашнего дня уже был пенсионером и наслаждался бы новой жизнью. Если бы не приказ.

Следующий день посвятили адаптации. Там же, на территории особняка Дровосека заставили надеть молодежные узкие шортики с низким шагом, футболочку, а на ноги – кроссовки, носки надевать запретили согласно последнему писку моды, волосы покрасили в желтый, челку обесцветили, на запястья напялили напульсники, кучу фенечек и шнурки с бусинками. Из Дровосека получилось пугало. Весь этот ужасный вид не удовлетворил визажиста, и он смотрел на Дровосека с профессиональным сомнением.

– Чего-то не хватает. Образа нету. Может пирсинг?

– Кольцо мне в нос? – угрюмо разглядывая себя в зеркало, спросил Железнов. Когда-то, кажется совсем недавно у Железнова были бицепсы объемом в пятьдесят восемь сантиметров, а сейчас из рукавов футболки торчали непривычно тонкие ручонки, бледные и дряблые. Когда он успел потерять форму, он не понимал. Неприятное чувство утраты былых физических кондиций настроения не повышало.

– Можно губу проколоть, – ответил визажист серьезно.

– Лучше не надо, – сказал Железнов. – Всем лучше будет.

Визажист безразлично пожал плечами. Он всего лишь хотел сделать свою работу, но заставлять и настаивать он не собирался.