Таня Стар - За гранью. Кома. Часть 1

Слезы отчаяния проложили путь к губам, чтобы ощутить горечь утраты.

Адам был шебутной. Заряжал позитивом окружающих. Безудержный и неугомонный, он был в центре внимания. Умело разыгрывал друзей. Без устали трудился. Полным сил и энергии находил время для детей. С изобретательным Адамом я не скучала. Секс привносил в семейные отношения новизну чувств, он был составляющей счастливого брака.

Жизнь с ним была праздником.

Адам взял за правило выезжать с семьей на отдых. В выходные готовил ароматный шашлык на родительской даче, нырял в ледяную прорубь после парилки. Посещал с друзьями ближайший бар. Отмечал знаменательные даты в ресторане. Участвовал в воскресном шопинге. Время на общение с семьей он не жалел.

Работа превратила наши отношения в рутину. Краски серого, внедряясь в живописную картину семейного счастья, превратили красочное полотно талантливого художника в унылое безрадостное зрелище.

Вмешались необъяснимые тёмные силы, разрушили целостность идеи и испортили пейзаж грязными разводами.

В день расставания я увидела другого человека, глубоко несчастного. Мой эгоизм зашкаливал, мешая Адаму осуществить мечты. Любовь превратилась в сексуальную рутину, консерватизм свёл её к механической привычке.

Оставалось сокрушаться на себя, что не уберегла яркие краски любви.

Печальный конец.

Адам, – моя жизнь! Как я могла выпустить птицу счастья? Где черпать силы, чтобы бороться? Как вернуть то прекрасное, что было и ушло? Может дело вовсе не во мне? Он разлюбил, а я не заметила?

Потеряв нить привязанности, я искала концы, чтобы связать их крепким морским узлом.

Материальные блага ублажали эго, заменив ласки Адама, и я не заметила опасность, вставшую на пути к женскому счастью.

– Господи! Помоги! Дай время и силы начать жить заново! – крик не был услышан, он, как и прежде, застрял в горле на пути к свободе.

Начался отсчет моей жизни «после…».

Я сломалась, не пройдя испытание. Теперь я боялась оступиться вновь.

Но сколько бы я не плакала, не вернуть Адама. Одиночество старило душу. Выхода нет! Мысли скакали, будто неуправляемый табун.

По совету Луизы Хэй, я хотела создать свою аффирмацию, которая защитит счастье и воплотит в жизнь мечты, но сформулировать ее, так и не смогла.

Надо было избавиться от мусора в голове, освободится от неплодотворных и навязчивых идей, обличить конструктивные мысли в слова, и повторять, словно мантру.

Мысль тем хороша, что ее можно изменить.

Внушая позитивные мысли о достойном будущем, я могла бы избавиться от тягостных дум. Но не было той созидательной идеи, которая будто луч света озарил бы тёмное царство обители мыслей.

Не создав удачную аффирмацию, я чужеродную заимствовавала.

И снова воспоминания.

Когда я впервые тосковала?

Я вспомнила те дни.

Перебирая ворох накопившихся историй, я скрупулёзно цеплялась за каждую.

Мысли унеслись в детство. Тепло родительского очага согревало от душевного холода.

Мне было три года, но моменты смертельной тоски врезались в память.

Каждое утро, мама, уходя на работу, отводила меня в детский сад через дорогу.

Сад как сад, без особенностей. Общая комната для игр и спальня. Гардеробная с индивидуальными шкафчиками. Столовая. Туалет с горшками. Деревянные горки во дворе. Беседки для игр. Качели, песочницы и многоуровневые лесенки. Двор утопал в зелени высоких деревьев. Клумбы с яркими бархатцами и петуньями придавали нарядности. Довольно милое и уютное местечко.

Ежедневное пребывание в детском саду раздражало. По пути в сад я устраивала маме истерики со сбрасыванием ботинок, а мама злилась и тащила пышечку, отрывая руки. Рыдая от бессилия, я желала обрести свободу от опеки чужих тетенек.

За равнодушием скрывалось отчаяние. Родители не собирались оставлять ребенка дома. Поэтому в детстве я часто болела. Мама объясняла:

– Нельзя брать на работу детей, там опасно и не пускают маленьких.

Трудно понять малышке, почему нужно отправлять ее в чужеродную среду.

Ожидая родителей у окна, я бежала при виде милого образа, сломя голову.

К концу детсадовского заключения, внутренний мир лишался красок, превращая детскую радость в черно-белое ожидание. Тоска по маме железными когтями царапала сердце. Щемящее чувство обострялось в те минуты, когда детей уводили по домам. Я считала себя брошенной.

Страх остаться без мамы был, похоже, встроен в гены.

Ребенком я познала одиночество, что оно неотъемлемая часть жизни. Что может быть хуже, когда родные люди предали.

С тех пор, на чистый холст детского сердца, впервые, легли тяжистые мазки одиночества.

Вечно работающие мамы не могли изменить устои общества и бороться с ними.

Бывало, что отец уносил меня спящую, а утром просыпаясь в кровати, я ощущала ужас, что однажды останусь в детском саду навсегда.

Ожидая у окна родителей, я, сгрызала ногти. При виде мамы или папы я, раскинув руки для объятий, неслась, словно ураган, по коридору и кричала:

– Ура!

Обхватив шею, я прижималась к тёплому лицу, вкушая медовый аромат родной плоти.

Материнская любовь пахла молоком и хлебом, ванилью и корицей, добром и лаской, заботой и чем-то неуловимо сладким для души.

Чтобы мама не ушла, я крепко держалась за шею. Она улыбалась, целовала макушку и щеки, гладила по волосам, поднимала высоко над головой и приговаривала:

– Котёнок мой. Расти в-о-т такая большая. Я скучала по тебе, растрёпа, – ставила на пол и, поправляя косички, жаловалась:

– Никто тебя не причешет так аккуратно, как я. Скорее бы ты выросла.

Минуты, проведённые с мамой, въелись в память. Равнозначная любовь вечна. Ах, как я любила, когда она меня кружила. Хохотала до колик в животе, захлёбываясь счастьем. А потом, шатаясь, падала от головокружения.

Если приходил папа, все было иначе. Мальчишки замирали при виде его форменной шинели. Разглядывая погоны со звёздами, они с опаской трогали золотые пуговицы на мундире, и с завистью провожали его взглядом. Трепетали от восторга и уважения.

Меня в такие минуты обуревала гордость, ведь он был героем для мальчишек.

Любовь к родителям составляющая детского счастья.

Я снова пережила желанные мгновения. Появился мощный стимул жить, хотя я не знала, нахожусь ли на грани жизни и смерти.

Только здесь и сейчас я осознала силу родительской любви.

Тоска по отцу разорвала сердце. Грустно, что я не увижу родное лицо, не поделюсь проблемами, не коснусь широкого плеча. Беспредельная печаль растревожила душу.

Тоска по Адаму была иной.

Листая страницы жизни, будто роман, я не могла остановиться. Словно мне дали право прожить жизнь заново, оценить чувства, найти ответы.