Ричард Брук - Созвездие разбитых сердец

– И сколько он ей дал? – машинально спросила Нина: Павел никогда не был скупым, наоборот, слыл транжирой, а на совместных кутежах швырял деньги по-гусарски, не считая… однако она не помнила, чтобы он хоть раз предлагал заплатить за такси в подобных обстоятельствах – когда ей нужно было днем куда-то добраться по городу…

– Достаточно, Нин, чтобы она себе лимузин заказала. И с подружками своими на нем всю ночь по Садовому каталась… Так эта дрянь вместо того, чтоб взять и поблагодарить, ему большую часть вернула, сказала, что на такси так много не надо!

– Сука… Алл, слушай, это уже ни в какие рамки… и дело не только в Бердосе… хотя и в нем, конечно… но что она вообще себе позволяет?.. И кто она вообще, блядь, такая? Точно ведь не кулинарный техникум заканчивала! Месяца еще не прошло, как она сюда пришла, а Войновский ее уже собрался в постановку брать! Вот бы узнать, может, она и ему дала, что он за ней бегает тоже, как в жопу ужаленный?

– Вот и я про то же.

– То есть ты согласна, что надо что-то делать?

– Согласна.

Нина понизила голос и наклонилась к Алле, как к близкой подруге:

– Тогда… может, поедем ко мне сегодня? Выпьем, посидим вдали от посторонних глаз… и все обсудим. А?

– Давай, Нин, я сама хотела предложить, только не к тебе, а ко мне… в твоей коммуналке дети сопливые в трех комнатах и коты вонючие, так что давай лучше у меня.

– Ну, в твоей однушке на окраине, само собой, лучше, – усмехнулась Нина. – Только потом я у тебя останусь… или ты мне дашь денег на такси!

– Само собой останешься, куда тебя пьяную в такси сажать? Ты же этой своей… сразу не хозяйка становишься, – не осталась в долгу Алла.

На том и порешили.

***

Съемки рекламного ролика для новой коллекции мужского нижнего белья быстро измотали Павла. Муха – Надька Мухина – снимавшаяся вместе с ним, в перекурах приставала с разговорами и жалобами на нелегкую долюшку топ-модели, и намекала на совместное продолжение вечера. Разумеется, с распитием и последующим соитием.

Сценарий ролика был претенциозный и тупой, но зато у Бердянского была роль со словами. Ему следовало низко и сексуально произнести: «Посмотри мне в глаза!» – в то время как Муха, «летая» вокруг, принимала соблазнительные позы, изображала вожделение и жадно пялилась на его плавки…

Они сделали на двоих бессчетное число дублей, и режиссер долго ругал Бердянского за отсутствующее выражение лица и витание в облаках вместо того, чтобы «искрить», глядя на полуобнаженную партнершу и ее роскошные формы, подчеркнутые кусочками кружев и шелка.

Во всем этом утомительном и скучном времяпрепровождении было только два плюса. Во-первых, неплохой гонорар в «зелени», в несколько раз превышающий театральный заработок Павла. Во-вторых, ему удалось уболтать Надьку насчет приглашения на шоу «от кутюр» для Эдички и заодно заполучить для него же телефон красавчика-Дениса.

– Бердянский, а ты тоже поголубел, что ли? – спросила она напоследок, когда Павел в третий раз – и довольно резко – отказался составить ей компанию в ночном клубе.

– Нет, просто устал и хочу домой, выспаться… – вполне искренне ответил он, утаив лишь одну пикантную деталь – что домой хочет попасть сегодня не один, а вместе с Машкой. И ради этого сейчас поедет в клуб «Беллз» на Полянку, вытаскивать ее с девичника, и даже согласится заехать к ней домой, покормить чертовых котов… но потом… потом им уже ничто не помешает отправиться к нему на Большую Грузинскую.

При одной мысли о первой совместной ночи на его территории, в надежной берлоге, куда никто не вломится против воли хозяина, и о том, как он жадно возьмет Машку на собственной кровати, а потом еще и на диване, и на полу, и в ванной под душем, да везде!.. – вся кровь Бердянского вскипала, и член твердел, как камень.

***

В «Беллз» как всегда грохотала поп-музыка, и подвыпившие гости клуба бестолково дергались на танцполе, как в припадках болезни Паркинсона. Павлу стоило немалых усилий пробиваться сквозь толпу разного рода «менеджеров» и «мерчендайзеров», бурно отдыхавших после напряженной рабочей недели, отклонять заигрывания ночных бабочек, всегда безошибочно определявших мужика не только с яйцами, но и с баблом, и одновременно высматривать во всем этом человеческом муравейнике Машку и ее подруг. Поначалу он вообще ничего не мог разглядеть в густом полумраке и клубах табачного дыма, расцвеченных вспышками цветных софитов, но мало-помалу глаза его привыкли, и он стал различать не только силуэты, но и лица.

Машка обнаружилась совсем не там, где он планировал ее застать – вместо того, чтобы скромно сидеть за столиком с подругами и пить сок, или в крайнем случае светлое пиво, она отжигала в самом центре танцпола, в компании какого-то чувака в черном костюме, гибкого, как змея, и с длинными кудрявыми волосами. Вдвоем они показывали окружающим блестящее исполнение самбы, а зрители бешено свистели и аплодировали, но увлекал их явно не танец… Чувак в черном крутил Машу в вИсках и вольтах, тискал за бедра и – совсем уже нагло – пристраивался к ней сзади и волнообразно двигал телом, имитируя страстное соитие.

При виде этой чудесной сцены, Бердянский так сжал челюсти, что зубы захрустели, и, ни секунды больше не медля, ринулся вперед. Вылетев на танцпол, он отшвырнул в сторону местного прилипалу, сам обхватил Машку за спину и стиснул изо всех сил… Она испуганно охнула: то ли от неожиданности, то ли от некоторой грубости нового партнера, но в следующую секунду опознала Бердянского… Развернулась по-кошачьи, сама обвила его руками, потерлась бедрами и прижалась всем телом:

– Паша!.. Пашка!… Что, разве я опоздала?.. Уже время?…

– Ага, время уводить тебя отсюда, пока я кое-кому зубы не пересчитал… – он огляделся со свирепым видом – прилипалы и след простыл, остальные отвернулись от греха подальше. Тогда Павел наклонился к губам Марии и, уловив легкий флёр крепкого алкоголя, строго спросил:

– А где подружки твои? С кем ты тут на самом деле?

– С… с подружками!.. П-пойдем, я тебя познакомлю… мы… только о тебе и говорили… ой! – только и говорили о тебе весь вечер…

– Да ты же пьяная, Машка! – Бердянский теперь уже ясно видел знакомые признаки состояния, далекого от трезвости: по десятибалльной шкале его можно было оценить где-то на шесть.

– Паш, я не… не п-пьяная… я слегка под-вы-пив-шая, вот и все. Две… ну хорошо… три текилы…

– Так… пойдем отсюда, пока тебя еще ноги держат! – он буквально взвалил ее на себя с правой стороны, и, расталкивая публику, направился туда, где в тусклом мраке светилась зеленая табличка «выход».

– Паша, Паша, подожди! – слабо отбивалась она. – Во-первых, мои де-воч-ки… я не могу их бросить… они у меня ночуют… во-вторых, мне нужно в туалет… Паш! Правда нужно…